— Да ты на Мамонта своего посмотри, — усмехнулся Заварзин, — похоже, что он и до нашей машины сам не дойдет — нести придется! И куда ты его потом положишь?
— И как толко он бандытов в одыночку удэлал? Совсэм вэдь плохой! Рюка-нага работать нэ хотят, — поддержал начальство Гиви Гахария — грузин-криминалист. — Если к товарищу капитану нэ хотытэ — ко мнэ поэдэм! Комната в общэжытиэ у нас нэ болшая, но двэ кровати имээца! А мы с Фэдкой, — он указал на самого молодого милиционера, — найдем гдэ пару ночэй пэрэкантоваца… В отдэле отдэжурим… И покюшат — чай попит, организуэм!
— Правда-правда, — закивал Федор, — соглашайтесь!
— Спасибо, товарищи! Но, может быть, мы, как-нибудь, сами… — Я попытался ненавязчиво отказаться. Ведь всем сейчас несладко живется, а тут еще мы со своими проблемами.
— Э, дарагой, зачэм обыжаэш? — возмутился Гиви. — Вот спросит мэня дэд — тожэ гэроыческий аксакал еще той, импэрыалистычэской: отчэго я гэрою войны нэ помог в трудной сытуации? И что я ему скажу? Позор на мою голову!
— Вот что, братцы-кролики, — решил взять все в свои руки Трофим Павлович, — прекращаем споры! Едете ко мне — и точка! У нас с супругой целых две комнаты! Дети выросли давно. Парни на фронте, а девицы у мужей жилплощадь занимают. Так что не потесните! Приказ понятен, товарищ младший лейтенант?
— Так точно, товарищ капитан! — ответил я, попытавшись подняться на ноги.
— Сиди-сиди! — повеселев, произнес он, хлопнув меня по плечу. — Успеешь еще…
— Ой! — неожиданно воскликнула Аленка. — Я же на работу опоздала!
— От работы я тебя освобождаю, — произнес капитан. — И бумагу, соответствующую, в твой отдел кадров выпишу. Тебе, дочка, тоже прийти в себя надобно! Не каждый же день такое происходит. Да и куда ты в таком виде? Людей пугать?
В этом я был тоже согласен с капитаном. Прийти в себя сестренке нужно было обязательно! И желательно на нейтральной территории, а не на той, где у неё будут все время стоять перед глазами уничтоженные мною бандиты и воспоминания об унижении, причиненном ими. Хорошо бы вообще съехать отсюда куда-нибудь на время, но такой возможности у нас не было.
Я вновь попробовал подняться на ноги. Мне это удалось, пусть и с трудом, поскольку левая нога меня совсем перестала слушаться. Я покачнулся, но ко мне тут же бросился Гиви и, подставив свое плечо, помог удержаться в вертикальном положении.
— Э-э-э, ты нэ Мамонт, ты — настоящий джыгыт! — воскликнул он. — Ты нэвозможное сдэлал! Хотя дажэ на ногах совсэм нэ стоишь! Слюшай, скажи, в чем твой сэкрэт? А?
— Так я ж не на ногах, я на коленках с бандитами воевал! — Перевел я все в шутку. — А секрет — вот здесь, — я постучал себя указательным пальцем рабочей руки по лбу. — В голове! Она ведь не только шапку носить! Планировать надо такие операции, до мельчайших подробностей! Тогда все и получится в лучшем виде!
— Вах! Видать, нэдаром развэдчиком на фронтэ был! Вот гдэ так хорошо планыроват научился. Будь другом, и мэня научи! — попросил Гиви, вроде бы, как в шутку.
Но его черные глаза смотрели на меня очень серьезно.
— Да не проблема, Гиви! Конечно, научу! — пообещал я, но тут же добавил:
— Если припомню, как.
— Шутник, да? — улыбнулся грузин. — Лублу вэсёлых! Нэ будь ты калекой, упросил бы Трофима Палыча к нам в отдэл взять!
— Если выздоровею — сам попрошусь, — заверил я своего нового приятеля. — Нужное вы, товарищи, дело делаете! Как сказал бы товарищ Ленин — архиважное для всей страны!
Вот, опять! Ну, откуда я знаю, как товарищ Ленин говорил? Я-то и своего имени не вспомнил, а уже вождя мирового пролетариата цитирую! Или вождя трудовой черни и подлого люда? Как правильно-то? Что-то совсем у меня в башке полная каша — ей-ей, раздвоение личности. И без того раскалывающаяся на части голова, разболелась совсем уж немилосердно. Да так, что у меня в глазах помутнело.
— Вай! Очэн правылные слова товарищ Ленин говорил! — согласился грузин. — Э! Дарагой, ты это чэго такой блэдный совсэм стал? — Даже Гиви заметил, как мне резко поплохело.
Голова закружилась, а в теле поселилась предательская слабость. Даже рабочая нога, на которой я боле менее приспособился балансировать, опираясь на дружеское плечо грузина, подломилась в одночасье.
— Ых! — натужно выдохнул Гахария, когда я всей своей тушей повис на нем. Так-то во мне роста под два метра, и даже, несмотря на дистрофичную худобу после года в виде овоща, весил я все равно немало. — Слюшай, зачэм такой тяжелый?