— Трофим Павлович, если восстановлюсь хоть немного — обязательно к вам приду, — заверил я его. — А сейчас на кой вам в милиции инвалид, да еще и без памяти? Я ведь и как Силой пользоваться, совсем не помню. Натворить всякого по незнанию могу…
— Вот то-то и оно, — печально вздохнул Заварзин. — Парень-то ты хороший, боевой. Таких нам во как, — он чиркнул себя большим пальцем по горлу, — не хватает! Ты сахар-то грызи! Он тоже узбекский, из Коканда. Самый натуральный нават[2]!
— Так, а сами чего же не грызете, Трофим Павлович? — зная (только откуда?), насколько ценным является в голодные годы подобный продукт, спросил я капитана.
— Э-э-э, — протянул Заварзин, — старый я уже для таких сладостей. — Да и зубов особо не осталось! Ты не стесняйся — наяривай!
— Родным, детям отдайте, в конце концов! — Продолжал я сопротивляться, хотя сладенького мой истощенный организм требовал с неимоверной силой.
— Отставить пререкания со старшими по званию, товарищ младший лейтенант! — шуточно скомандовал Трофим Павлович. — Тебе сейчас нужнее — а то, прямо натуральный шкилет, ни дать, ни взять!
[1] Походка хромого человека напоминает ритм фразы «рубль двадцать».
[2] Нават (новот, новвот, набат, или кинва-шакери) — среднеазиатская и иранская сладость, местная традиционная разновидность леденцового сахара. Нават представляет собой кристаллический сахар в виде крупных кристаллов, который готовят из сахарного сиропа и виноградного сока. Нават может быть разных цветов: от белого до коричневого.
Глава 7
После завтрака я, как мог, сердечно поблагодарил Трофима Павловича и покинул его жилище. Чувствовал я себя вполне сносно: голова не болела, руки-ноги мал-мала работали. И стеснять, а тем более объедать гостеприимного капитана я был больше не намерен. Хоть, он и уговаривал меня остаться и погостить еще хотя бы несколько дней.
Я решил отправиться домой, чтобы к возвращению Аленки со смены, навести в нашей совместной комнате хоть какое-то подобие порядка. Уточнив у Заварзина свой домашний адрес, который я, как и многое другое, абсолютно не помнил, я душевно распрощался с Трофимом Павловичем и вышел во двор.
Несмотря на начало февраля, погода на улице стояла весьма теплая. По ощущению — не ниже пяти мороза. А на солнце, так и вовсе, наверное, поднималось выше нуля по Цельсию. Настоящая оттепель, даже весной так ощутимо повеяло. Я с наслаждением вдохнул прохладный воздух, слегка отдающий дымом растопленных печей и чадящих труб чугунолитейного завода «Станколит».
И вообще, после победы улыбающихся прохожих на улицах стало в разы больше. Хотя, откуда мне знать, как это было раньше? Проблемы с памятью у меня не закончились, но стойкое ощущение, что раньше было именно так, меня не покидало.
Мирная жизнь возвращалась в столицу стремительной походкой, и даже в Марьиной роще это было заметно: с домов исчезла светомаскировка, хотя, кое-где еще окна были заклеены бумажными полосками крест-накрест. Открывались всевозможные увеселительные заведения, даже ночные рестораны с оркестром, вывеску одного такого я заметил по дороге домой.
А когда я наткнулся на углу Шереметьевской улицы и 3-го проезда Марьиной Рощи на «Второй рабочий кинотеатр», неожиданные воспоминания накрыли меня с головой. Я откуда-то знал, что в начале двадцатого века, еще при царе, в Марьиной роще появился кинотеатр «Ампир».
В середине двадцатых годов он был переименован во «Второй рабочий кинотеатр», который еще позднее переименовали в «Октябрь». Однако, после того, как в 1967-ом году на Новом Арбате был построен новый, огромный кинотеатр «Октябрь», бывший «Ампир-Второй рабочий кинотеатр — Октябрь» получил еще и четвертое имя — «Горн» и стал детским'.
А вот после того, как на противоположной стороне улицы был выстроен новый кинотеатр — «Таджикистан», ставший впоследствии театром «Сатирикон», детский «Горн», не мудрствуя лукаво, превратили в банальную пивнуху.
— Тля! — Голова у меня вновь чудовищно разболелась.
Да и «сведения», полученные из неизвестного источника, казались нереальными и фантастическими! Ну, скажите на милость, какой шестьдесят седьмой год? На дворе самое начало сорок четвертого! Похоже, я действительно схожу с ума… И что с этим поделать, у меня нет ни малейшего предположения!