- Соблазнительная идея! - усмехнулся Ной. - Может, кат пожуем... Только вечером нельзя. Давайте завтра. Завтра как раз четверг, а по закону кат разрешается жевать с двенадцати дня четверга и всю пятницу. В Северном Йемене - другое дело, там можно жевать кат в любой день недели. Как ты, Виктор?
Я буркнул что-то невпопад. Слова Ноя об Элизабет меня потрясли. Девушка, так мне понравившаяся, оказалась человеком мафии и столь умело руководила действиями дурочки Коры? Кажется, я разучился разбираться в людях. Но какая игра! Какая естественность! Ни одного фальшивого жеста или слова! Недооценивать такого противника опасно.
- Ной, кат - это наркотик? - послышался голос Коры.
- Никто толком не знает. Медики спорят по сей день. Йеменцы наркотиком его не признают. Как мы чай. К нему привыкают, только, в отличие от чая, он не возбуждает, а расслабляет. Говорят, что, как и кофе, этот кустарник первым открыли козы, а потом стали жевать и люди. Такие небольшие зеленые листочки...
Я уже пришел в себя настолько, что смог поддержать разговор:
- Главное, в четверг и в пятницу поаккуратнее ездить в автомобиле, а лучше совсем не ездить. Нажевавшиеся ката легко попадают под колеса. Но если в четверг какой-нибудь местный деятель пригласит вас к себе пожевать кат, то это знак большого доверия. Примерно, как в Финляндии приглашают попариться вместе в сауне.
Кора с интересом окинула нас взглядом.
- Так что же, будем вместе париться в сауне или жевать кат? - невинно спросила она.
- Конечно, в сауне, - подхватил Ной, - если вам удастся найти ее в Адене... Впрочем, парилка здесь самая настоящая, длится с апреля по октябрь. Достаточно выйти на улицу...
- И все-таки попробуем пожевать кат, - не унималась Кора, - надо знать собственные возможности.
- Одна моя знакомая, - Ной растягивал слова, - пытаясь выяснить свои возможности, так много знала о себе, что некоторые считали ее нескромной...
Мы рассмеялись.
- Куда все-таки делся мой Дидье? - продолжил игру Ной. - Красавица англичанка, видимо, уговорила его захватить совместно какой-нибудь остров в Индийском океане и основать новую англо-французскую колонию...
- Нет, - подхватила Кора, - они скорее всего добывают со дна морского раковины, кораллы и прочие редкости. Теперь это так модно!
- Да, да, - меланхолически заметил Ной, - теперь многие стремятся приобрести редкости. Когда один тулузский врач поместил в местной газете объявление, что в связи с отъездом за границу продает редкую историческую реликвию - череп Вольтера-ребенка, он получил за неделю больше восьмидесяти запросов о цене...
- И во сколько же оценили череп? - поинтересовалась Кора.
- Недорого. Десять тысяч франков, - невозмутимо продолжал Ной.
- Однако! Не знала, что на старых черепах можно хорошо заработать!
Мое тело так завибрировало от сдерживаемого смеха, что стало с молниеносной быстротой зарываться в песок наподобие маленьких крабов, бегавших вокруг нас.
К счастью, к берегу приближались Элизабет с Дидье, и Кора побежала к кромке воды им навстречу, не обратив внимания на мои упражнения в песке.
Жевать кат на другой день мы не стали. Геологи сказали, что рано утром им предстоит отправиться в пустыню. Девочки не настаивали. Ко мне они как-то сразу потеряли интерес, видимо, считая, что моя физиономия осталась запечатленной на пленке в сумочке у Коры и задание они выполнили. Мы мило расстались с возгласами <до завтра!>.
Завтра я поднялся очень рано и погнал вверенный мне <пежо> в Литл-Аден. Там, среди мрачных скал, на диком пляже я бросил машину, оставив ключи в ящичке для перчаток. Дидье уже ждал меня в моторке у берега. Мы пересекли бухту и оказались недалеко от вчерашнего пляжа. Здесь в японском вездеходе <ниссан> нас поджидал Ной.
- Ребята, - сказал он, - граница открывается в восемь утра. Добираться до нее часа полтора. Но важно пораньше убраться из Адена. Кажется, становится жарко, хотя жарой тут никого не удивишь.
Оказалось, что у Ноя и Дидье были надежные и интересные связи в городе. Накануне утром они сразу же установили, что Элизабет контактировала с египтянином, известным в местных кругах как резидент <Триады>, по их словам, крупной международной шайки, распространяющей наркотики в Африке, Аравии и многих других странах мира. Личностью крайне опасной. Египтянин поручил танцовщицам наблюдать за всеми европейцами, особенно французами, прибывающими в отель <Аден>. И по возможности фотографировать их. Поэтому не исключено, что торговцы <белой смертью> не только интересуются молодыми людьми, похожими на агентов Интерпола, но и оказывают услуги спецслужбам, присматривающимся к делам Куртьё...
<Все-таки у Поля точные сведения, - подумал я, - нами действительно интересуется <Триада>.
* * *
Покинув Аден, наш вездеход катил среди бесконечных песчаных барханов. Порой барханы вплотную подступали к асфальту, и тогда половина шоссе оказывалась засыпанной песком.
Конечно, в мире все относительно. Мальчишкой вместе с родителями мне приходилось бывать в Ливии. Вот там действительно барханы! Гигантские желтые дюны! Их высота достигала пятидесяти метров, а длина - десятков километров. Гребни страшных песчаных волн отстояли друг от друга на два километра, и внутри этого пространства я казался себе ничтожным муравьем, ощущая в полной мере слабость и бессилие отдельного человека перед могучими творениями природы. Но уже тогда у меня мелькнула мысль, что, если все делать сообща, человечество может укротить природу и даже на месте безжизненных барханов развести сады...
Мы продолжали свое движение на север, и вскоре песчаная пустыня уступила место глинисто-каменистой, а временами в стороне от дороги можно было увидеть жалкие селения - несколько глиняных домиков кубической формы. Стали попадаться крестьяне верхом на осликах, за которыми, привязанные, чинно вышагивали один или два верблюда. Еще дальше к северу вид пустыни снова изменился - повсюду торчали безводные черно-коричневые глиняные холмы, похожие на причудливо изрезанные скалы. Жить в этих местах на первый взгляд было невозможно, но люди все-таки умудрялись здесь жить. Я подумал, что эта безжизненная глинистая земля для местных жителей - такая же благословенная родина, как живописная Верхняя Савойя для моих спутников (оба родились в Шамони) или 16-й округ Парижа для меня самого. Как писал в рукописи Поль, повторяя слова отца, для любого нормального человека родина всегда остается родиной и заменить ее ничем нельзя.
Глядя на выжженную землю, я вспомнил гипотезу некоторых археологов, что когда-то в этих местах была вода и существовали процветавшие государства. Кончилась вода - исчезли с лица земли государства. Как, оказывается, легко погубить цивилизацию - стоит лишь чуть-чуть измениться климату (или изменить его)... Интересно, если бы поселить в эти места хотя бы на несколько недель, без кондиционеров - членов клуба <Секвойи>, пересмотрели бы они свое отношение к подготовке проекта <Дождь Шукры>? Или личности, ориентированные на бесконечное добывание денег и власти, не останавливаются ни перед чем?..
Любая дорога кончается. Мы въехали в последнее селение на земле Южного Йемена. Границу обозначали две пустые железные бочки по краям шоссе. Сверху на них был положен длинный кусок водопроводной трубы. У <шлагбаума> нас радостно приветствовала коза, спешно доедавшая старую газету - любимую пищу местных рогатых. Ее подруга не обратила на нас никакого внимания, поскольку сосредоточенно вытаскивала из разорванного полиэтиленового пакета несколько уцелевших в нем веточек ката. Если не считать двух привязанных поблизости от бочек верблюдов, других стражей границы не было. Однако Ной посоветовал поискать пограничников в соседних глиняных мазанках. Направление было указано правильно: в одном из строений размещалась застава.
Молодой приветливый офицер быстро оформил наши паспорта и, протянув какие-то бумажки, сообщил, что их у нас потребует <секретный пост>, расположенный в двух километрах от <шлагбаума>. Далее, добавил он, будет территория Северного Йемена.
Так оно и оказалось: отдав через два километра вышедшему из-за скалы сержанту пропуска, мы вскоре подкатили к новым железным бочкам, перегороженным водопроводной трубой.