— Да я тоже! — дядя положил карточку на стол и сел на своё место. — Я тоже долго сомневался, что это правда! Воткнуть нож себе в горло прямо на дороге — зачем? бессмыслица какая-то! Если хотел убить себя, почему не сделал это в спокойном месте?.. — он покачал головой. — …Короче, я тщательно проверял, изучал вопрос — уж поверь! Привлекал даже сторонних специалистов… и… в общем, его суицид — это факт! А с фактами не поспоришь.
— Но почему?.. что-то же должно было?.. из-за чего он это сделал?
— Я не знаю, — дядя тяжело вздохнул. — Клавдия Викторовна уверяла, что тоже не знает, но… — он умолк.
— Что? — насторожилась Вера.
— Да мне, понимаешь, всегда казалось… — он вдруг посмотрел на двоюродную племянницу совсем другим, чем обычно, взглядом: не как на ребёнка, а как на полностью самостоятельного, взрослого, равного себе человека, отчего та невольно выпрямилась, даже слёзы сразу высохли. — Да нет, не казалось, я прямо-таки видел это… в общем, Клавдия явно что-то скрывала! И вела себя странно — хотя это, конечно, могло быть признаком надвигавшейся душевной болезни… но всё равно! Она ведь его жена! Самый близкий на свете человек. Трудно поверить, что Клавдия даже предположить не пыталась, в чём причина, ведь правда?
— Хотите сказать, бабушка знала, почему деда Паша это сделал, но никому не сказала?
Дядя пожал плечами и стал задумчиво прихлёбывать остывший уже чай.
— Тут вот ещё телефон какой-то на обратной стороне записан, — Вера перевернула снимок. — Не знаете чей?
Он наклонился, изучая номер. Потом взял свой мобильник, долго листал контакты, но ничего не нашёл.
— Нет, Верочка, не знаю. — Дядя вздохнул и снова принялся за чай. — Увы.
Племянница тоже взяла чашку, но пить так и не стала, только задумчиво покрутила её на блюдце и отставила.
— Пойду я, дядь Миш, ладно? — Она встала, забрав со стола фото и визитку следователя Василькова.
— Иди, — кивнул родственник. — Если что, я на связи… Звони в любое время.
— Спасибо.
Замотанный работой Васильков Иван Игнатьевич желанием встретиться с Верой отнюдь не горел, сразу же потребовал сказать, что ей надо, и, выслушав, заявил:
— Девушка, у меня миллион дел, но Острожского вашего я помню, он действительно покончил с собой.
— Точно? — упавшим голосом спросила Вера — не то чтобы она не поверила дяде, но когда об этом вот так, сухо и прямо, объявил прямо по телефону какой-то незнакомый мужик, стало не по себе.
— Да-да, точно. Дело закрыто, чего вы ещё хотите?
Проблема была в том, что Вера и сама не знала, чего — конкретно — она хочет, просто чувствовала, что должна использовать любую, пусть даже, на первый взгляд, непонятно зачем подвернувшуюся возможность.
— Можно мне подъехать, куда скажете, и поговорить с вами, я не отниму у вас много времени!
— Но зачем? У вас что, появились новые факты, какая-то информация?
— Пожалуйста, — голос Веры дрогнул. — У меня все умерли!.. уже не спросить… а мне очень надо!.. уточнить кое-что, это недолго…
— Да вы что там, ревёте что ли? — возмущённо вскричал Васильков. — А ну, прекратите немедленно! Слышите?.. Хорошо, ладно, если уж вам так надо, подъезжайте сюда, в отделение, через час сможете?
— Да, спасибо!
Иван Игнатьевич объяснил, куда подойти и повесил трубку. А Вера, тоже нажав отбой, поставила старенький городской радиотелефон на базу. Это была одна из первых моделей с примитивным дисплеем, который к счастью, в отличие от смартфона, ксеноновой фарой не светился и, надев обычные солнцезащитные очки, можно было спокойно им пользоваться.
Сборы не заняли много времени: спустя пятнадцать минут, Вера уже выскочила из дома. В арке продолжала сиять радужными переливами дверь, и хотя сейчас изучать её снова было недосуг, вдруг возникла уверенность, что она сама откроется, когда придёт для этого время. Привычно подтянув к себе светак, Вера быстро миновала проход.
Васильков оказался пожилым, бледным и усталым. Дыр его световая тень, слава богу, не имела, но грязных цветов и затемнений было полно. Посетительницу Иван Игнатьевич встретил сухо и обсуждать ничего не собирался, но она была к этому готова и сделала то, что планировала, добиваясь этой встречи: устроила светакам — своему и следователя — плотный контакт прямо в тот момент, когда он заговорил о дедушке.
Принимая вызов, Васильков думал, что из больницы ему звонят сообщить, что Острожский скончался, ну, или, что было почти невероятно, очнулся, но чтобы — такое?! У следователя челюсть так сильно отвисла от удивления, что он, торопясь вернуть её на место, звонко, по-волчьи, клацнул зубами.