— Что за фигня?.. — прошептала Вера, с удивлением обнаружив, что «книга» служила раньше вместилищем для какого-то чёрного английского супер-пупер чая, из роскошных, как гласила надпись, листьев.
Вот только теперь там был точно не чай. Вера потянулась к крышке — и… проснулась!
— Чёрт! — громко сказала она, садясь на диване, — руки были потные, сердце колотилось, как бешеное, светак переливался тёмно-фиолетовым, а в окно косо лился утренний солнечный свет. — Чёрт.
Светящаяся дверь в стене арки была на месте. Светак сразу же проявил к ней интерес, дёрнувшись в ту сторону, но Вера решила сейчас не экспериментировать: вчера это довело её до полуобморочного состояния, и она не хотела вместо поездки на дачу вернуться домой, чтобы рухнуть там от усталости. Мало того, что на участке ждали неотложные дела, так теперь ещё и ночной кошмар здорово добавлял желания попасть в загородный дом. Она не очень-то верила, что дед с бабушкой действительно сделали потайной ящик в своей спальне, но, раз уж приснилось такое, то заглянуть в старый гардероб всё равно стоило.
Вера вдохнула и стала лёгкими толчками выпускать воздух, интуитивно находя нужный ритм. Пришло небольшое головокружение, однако сегодня управлять светаком получилось гораздо лучше — явно сказался вчерашний опыт. Мерцающая тень перестала пытаться совместить свои цвета с переливами на двери и покорно двинулась вперёд.
Поездка в транспорте оказалась не скучной, как ожидала Вера, а весьма познавательной. Раньше она провела бы всю дорогу, уткнувшись в смартфон, но теперь, когда он превратился в «ксеноновую фару», ничего не оставалось, как наблюдать за людьми и изучать их мерцающие тени.
Светаки были разные: большие и маленькие, яркие и не очень, с неприятно грязными цветами и, наоборот, прозрачные и чистые, а один раз попался даже с большим тёмным пятном. Сначала Вера думала, что в том месте у светака просто погасли цвета, но когда пригляделась, поняла: то, что она приняла за пятно, на самом деле было дырой, сквозь которую виднелось нечто абсолютно чёрное, словно комната без окон, где всегда выключен свет. Или та тьма, из которой состоит Орёл, вдруг всплыл в голове прочитанный вчера отрывок из книги Кастанеды. Надо же, как запомнилось! — поёжилась Вера, вглядываясь в эту тьму. По спине побежали мурашки, словно из дыры вот-вот выстрелит огромный клюв чёрного вселенского монстра, чтобы схватить Веру и проглотить.
«Как же так получилось? — поражалась она, переводя взгляд на мужчину, которому принадлежал столь жутко продырявленный светак. — Что ты сделал?» Откуда-то появилась уверенность, что это не болезнь или несчастный случай, а дело рук хозяина — и дело ужасное!
Мужчина смотрел в окно электрички, но почувствовав, что на него пялятся, повернулся и посмотрел прямо на Веру — холодным, источавшим угрозу взглядом. Она поспешила отвести глаза, но успела заметить, как губы незнакомца скривились в нехорошей усмешке. Уставившись на собственные колени, Вера ощутила дыхание холода, словно откуда-то подул отнюдь не летний, ледяной, ветер, а потом всё вокруг померкло, медленно, как свет в кинотеатре за секунды до начала фильма.
— Хватит ныть, там есть игрушки, а еду я тебе принесу! — раздался над ухом грубый, с хрипотцой, голос.
— Пожалуйста… я не хочу туда, я хочу к маме!.. — маленькая девочка замолчала, часто и мелко дыша, в животе плавали снежные змейки, горячая и большая дядькина лапища больно стискивала локоть.
Малышка почти не двигала ногами, но это совсем не замедляло спуск. Она увидела свои гольфы: один совсем сполз, на другом было огромное грязное пятно, потом взгляд переместился на сандалии — они шаркали по лестнице, то подошвой, то мыском и даже верхней частью, когда девочку тащили вниз, вообще не замечая сопротивления.
Внизу оказалось зябко, серо и мрачно: под потолком висела одна слабая лампочка, о которую ударялась бабочка. Красно-бело-коричневый лоскуток снова и снова налетал на стекло, и надо было поймать его и выпустить, как это всегда делала мама, но большой хмурый дядька даже не замедлил шаг. Он рванул девочку дальше по коридору, пока не втолкнул в комнату с кроватью, на которой лежали коричневый игрушечный медведь, кукла с длинными белыми волосами и синий резиновый слон.
Дядька с силой усадил малышку на кровать, сам опустился на корточки, сжал ей плечи и уставился в лицо. Руки его были жутко горячими, а глаза, наоборот, казались льдышками. Губы-нитки — как глубокий разрез на теле — открылись, и оттуда противно пахнуло чем-то солёным, а ещё мокрым хлебом и особенно сильно бутылками с остатками пива, какие порой забывал на полу отец.