- Но там же вообще никакой молнии нет, я сто раз смотрела! - воскликнула Вера.
- Да даже если б была! - улыбнулась тётя. - Будут они обзванивать клиентов по такому поводу, как же! Только отнекиваться будут, и то если сам обратишься. А уж лично являться - сказка для дурачков, смешно просто! В общем, сказала я ему, что платье вообще не расстёгивалось, и потому мы его в помойку выкинули. А он вдруг как засуетится: Кто выкинул? Когда? В какую помойку?! Пару дней назад, говорю, в контейнер на улице, куда ж ещё? А он прямо в лице, знаешь, так переменился, побледнел и чуть ли не в обморок падать собрался. Господи! Пришлось на кровать Клавкину усадить. Хотела я "скорую" вызвать, а он: не надо, дайте водички, пожалуйста, у меня так бывает, это просто обезвоживание. Ну, я сходила на кухню, принесла ему стакан, он залпом выпил, чуть отдышался, извинился за беспокойство и ушёл. Странный тип, противный!
- А чем противный-то, внешностью?
- Да нет, внешность вроде обычная: высокий, черноволосый, кареглазый, плотной такой комплекции...
"Антон! - сразу поняла Вера. - К бабушке приходил Антон Шигорин! Выходит, он давным-давно знает, где я живу, мог бы уже подловить, если б хотел..."
- Но вот глаза! - продолжала тем временем тётя Соня. - Смотрел он так... не могу объяснить даже... неприятно, короче, смотрел! И обезвоживание это его странное, я потом даже стала смотреть, не спёр ли чего!
- И что?
- Да ничего... Всё на месте осталось, - пожала плечами тётя. - Да и не похож он на вора был, ну, совсем не похож, я ведь людей хорошо чувствую, ты знаешь! И всё равно, когда он ушёл, я так разволновалась, что успокоительное выпила...
"Ага, сорокаградусное", - мрачно подумала племянница.
- ...и уснула, а на следующий день уже снова дела, заботы, в общем, забылось как-то всё это. Да и не приходил ведь он больше... или, - она вдруг вытаращилась на Веру, - приходил? К тебе, без нас, приходил?!
- Нет, тётя Соня, не приходил. Это я сама просто платье нашла.
- А где ж ты его нашла? Я думала, Мишка эту коробку в помойку выкинул.
- Нет, она на даче в бабушкином гардеробе лежала.
- На даче?! А-а... ты знаешь, Верунчик, он ведь ездил туда, после тех поминок, на дачу-то к вам, вещи кое-какие отвозил, чтоб тебе тут не мешались, помнишь?
- Угу, было такое.
- Вот тогда, наверное, коробку эту тоже прихватил и там оставил.
- Наверное...
"...Вещи кое-какие не мешались..." На самом деле это были вещи деда, и их увезли, чтобы не попадались племяннице на глаза и не напоминали об утрате... Дядя с тётей заботились о ней, беспокоились...
- Спасибо, тёть Сонь! - Вера порывисто обняла родственницу.
- Ну, что ты, милая!
Она стала нежно гладить племянницу по спине, и та вдруг осознала, как мало осталось вокруг близких людей... Вот как тётя Соня... и пусть она слишком много пила, из-за чего оказывалась порой недоступна, но ведь она действительно любила её - Вера так остро это чувствовала, что даже контакт светаков был не нужен.
- А платье это, Верунчик, ты лучше всё-таки выкинь... Очень тебе советую!
- Я поняла, тётя Соня! Спасибо.
Чуть меньше десяти лет назад (2010 год)
Лысорской обработки Виктор Индукин не помнил: он просто очнулся у себя дома, на полу, в одних трусах и с мерзейшим привкусом на шершавом языке - прямо не рот, а давно не чищеная клетка хомячка. Индукин медленно поднялся и побрёл, шатаясь, в ванную, где долго чистил зубы, стараясь изгнать отвратный вкус и запах, но помогало плохо. Всё тело ломило, голова раскалывалась, и хотелось лишь одного: немедленно выпить.
Прополоскав рот и плеснув в лицо водой, Виктор выпрямился и, глянув в зеркало, поморщился: мешки вокруг глаз, небритая щетина, скулы обтянуты сухой, как пергамент кожей, - тот ещё видок... Снизу вдруг полыхнул странный красноватый отсвет - Индукин отпрянул от зеркала назад и замер, вытаращив глаза: там, где солнечное сплетение, горела красным светом окружность, миллиметра два толщиной и диаметром, наверное, сантиметра три.
И тогда Виктор вспомнил. Это было как удар под дых, заставивший его задохнуться, а потом тихо осесть на пол, обхватив руками голову: "Чёрт! Чёрт!! Чёрт!.." Сознание обрушилось на него лавиной, буквально придавив к земле, он повалился на бок и долго лежал на холодной плитке пола, прежде чем заставил себя подняться. Светящееся кольцо, конечно же, оставалось на своём месте.
Тяжело, со стоном, вздохнув, Виктор вышел из ванной. На кухонном столе стояла почти допитая бутылка водки - там было грамм сто - он застыл, пожирая её глазами, пока всё его существо, весь организм прямо-таки вопил о необходимости срочно, вот прямо сейчас, промочить пересохшее горло. Проклятье... Он закрыл глаза, вспоминая, как умирал Митя, и Виктора затрясло, заколотило, затопило невыносимой болью, так, что невозможно думать, стоять, дышать. Он схватился за косяк, вновь переживая всё, что тогда чувствовал... Нет! Нет, пожалуйста! Он не сможет, больше не сможет такое вынести, это хуже смерти, и надо сделать всё, чтобы спастись из адова круга, который он так нелепо сам себе создал.
Конвульсивно сглотнув, он повернулся к водке спиной и проковылял в комнату, разыскивая свой мобильный телефон, но всё вокруг вдруг расплылось, мешая видеть, и Виктор с изумлением понял, что по щекам его потоком струятся слёзы.
Стерев их кулаками, Индукин тряхнул головой и, переборов накатившую слабость, вновь осмотрел комнату. Телефон отыскался на полке с книгами: сплошные пропущенные вызовы, в основном от брата Васьки.
Ладно... Ладно, сейчас! Виктор прошёл на кухню, схватил бутылку и, не медля, не думая ни секунды, опрокинул её над раковиной и туда же бросил, едва вылилась последняя капля водки. Потом, залпом осушив два стакана воды подряд, сварил себе кофе - обжигающе горячий и адски крепкий. Виктор долго цедил его маленькими, скупыми глоточками, думая, сколько драгоценных часов, которые он мог бы провести с сыном, отняла у него эта чёртова "лампочная" деятельность. И что в итоге? Помогла она вообще хоть кому-нибудь? Куда они там, мимо этих проклятых лысорей, проскочили? И действительно ли эти проскочившие смогут что-то сделать, чтобы прекратить вечное пиршество монстра? Или они только напрасно тратят силы и время? Кто может рассказать, а? Ну, кто?!