— Ума нет — считай, калека.
— Поделился бы, — поддерживала подругу Галя.
— И точно, — не унималась Тамара, — смотри, какой у него лоб высокий. Сократовский.
Ваня — человек от земли, он чувствовал, что эти девчонки посмеиваются над ним беззлобно, и то лишь потому, что не признают его красоты, не подозревают о его мужской силе. Но иногда, может, от усталости он срывался и психовал:
— Я не обезьяна. Я, может, про тебя больше знаю. А за сократовский лоб перед командиром отчитаешься.
Однако эти маленькие стычки происходили исключительно в отсутствие майора Журавлева, которого одинаково боялись и уважали и адъютант, и радистки.
Сейчас Галя сказала миролюбиво:
— Если ты мужчина, Ваня, то сбегай лучше за водой. Душно, гимнастерка к лопаткам прилипает.
Гремя ведрами, Иноземцев пробурчал без злобы:
— Ваня — лошадь водовозная.
Галя поднялась, отряхнула юбку. Нащупав ногою ступеньку, вошла в землянку.
Полковник Гонцов и майор Журавлев склонились над картой.
— Словом, метров сто пятьдесят придется по-пластунски. А до этой дороги, — Гонцов ткнул карандашом в карту, — парами, на носилках.
Тамара сидела в наушниках, держала пальцами микрофон и тихо говорила:
— «Индус», я — «Чайка». Я — «Чайка». «Индус», как слышите меня? Прием.
Развязав вещевой мешок, Галя вынула свежее полотенце и мыльницу. Тамара посмотрела завистливо.
— Операцию начнем в двадцать три часа. Спрашивай, если что не ясно, — полковник Гонцов выпрямился.
— Фонарики. Я думаю, необходимо всех обеспечить фонариками.
— Башковитый ты, Журавлев. Верно, я забыл сказать… Девяносто фонариков приготовлены…
Галя вышла из землянки.
— Это ты, Иван?
Иноземцев поставил ведро. Сделал глубокий выдох:
— Ну и темнота.
— А теперь закрой глаза. И польешь мне из кружки.
— Я это сделаю лучше, Галя, — сказал полковник Гонцов, выйдя из землянки.
— Нет, нет, — поспешно возразила радистка. — Я вас стесняюсь.
— И почему я не адъютант, — пожалел полковник.
Журавлев сказал Иноземцеву:
— Если что… я на позиции первого батальона.
— Слушаюсь, товарищ майор.
Офицеры ушли. Хвоя скрадывала шаги.
— Ты закрыл глаза?
— И так ни черта не видно.
Галя повернулась к нему спиной. Стянула через голову гимнастерку. Поколебавшись чуть, расстегнула лифчик и бросила, его на бревно, где уже лежали полотенце и гимнастерка. Наклонилась и сказала:
— Поливай. Только не мочи волосы.
Иноземцев, сопя, черпал воду из ведра, и вода стекала по гладким плечам и по спине. А когда он нагибался за водой, то видел груди, потому что глаза его привыкли к темноте, а белое различалось хорошо.
Радистка мылилась. И фыркала, и попискивала, как маленький ребенок. Немцы вновь повесили ракету. Но Галя не спросила, зажмурился ли он. Она была уверена, что нет. Но ей было все равно, она его не стеснялась.
А Иноземцев между тем перевел взгляд в сторону, глядел на плащ-палатку, свисавшую над входом в землянку. И сожалел, что он, Иноземцев, не полковник Гонцов.
Ракета погасла. И Галя, растирая спину полотенцем, сказала:
— Теперь, Ваня, уходи. Я буду мыть ноги.
Иноземцев без возражений поплелся в землянку.
Тамара сняла наушники. Попросила:
— Позови Галю.
— Она банится. — Иноземцев опустился на нары.
— Счастливая! Ванюша, принес бы ты еще воды. А Галя меня у аппаратуры подменит.
— Ладно, — сказал Ваня. — Только не вытерпел: — А честно сказать, лучше в окопах с ребятами, под пулями… Чем вашему полу прислуживать.
— Не догадываюсь, за что ты тут портки протираешь, — сказал Слива, обращаясь к сутулому, немолодому бойцу с интеллигентной внешностью. — А мы с Чугунковым здесь — чисто по недоразумению.
Чугунков, огромный мужчина — сапоги удивительного размера, — шевельнул вытянутой ногой и рявкнул густым басом:
— Справедливо отмечено.
Слива продолжал:
— У нас все, как в сказке, случилось: чем дальше, тем страшнее… Ты загляни в наши биографии. Антон Слива — с завода «Красный металлист», Да знаешь, какой я токарь! Мне цены не было. Бронь на заводе положили. Только я на фронт пожелал. Гансов бить.
— Вот и бьешь, — вставил Жора, бывший шофер.
Вздохнул Слива сожалеючи. Кисет вынул.
— И что я все о себе. Вы на Чугункова посмотрите. Образованный человек, восемь месяцев в техникуме учился… А что случилось? Идем лесом. Мычит корова. Живых людей поблизости нет. Думаем, жалко, пропадет скотина. А еще хуже — забредет к фашистам. Им достанется! Изжарили. И поесть толком не поели, как хозяйка объявилась.