— Не забудь завернуть ящики в рогожу.
— Я все помню, профессор.
13. В штабе 9-й армии
Уборевич сухо кивнул адъютанту. Развернул настольную лампу, отделанную розовым мрамором. И начал читать директиву, которую только что принесли из аппаратной.
«№ 1341/п 4 апреля 1920 г.
34-я дивизия передается во всех отношениях в подчинение командарма-9, которому приказываю немедленно установить с ней связь, если первое время не удастся прямую, то через штарм 10. Левому флангу 9-й армии ставлю задачу стремительным наступлением овладеть районом Туапсе и не позже 12 апреля очистить от противника все Черноморское-побережье от Джубской до Гагры включительно. Командарму-9 выслать в Джубскую передовой оперпункт для обеспечения надежной связи со своим левым флангом. О получении и отданных распоряжениях донести.
Командкавказ Тухачевский. Наштафронта Пугачев».
Вызвав адъютанта, Уборевич сказал:
— Попросите Мирзо Ивановича.
У Каирова было совершенно землистое лицо. Глаза, воспаленные от бессонницы.
— Передислокация частей девятой дивизии на Таманский полуостров, по нашим данным, завершена. Рыбаки настроены революционно, охотно предоставляют транспортные средства для десанта на Керченский полуостров.
— Обстановка в Туапсе? — спросил Уборевич.
— Осуществляется эвакуация войск морским транспортом…
— В сторону Крыма?
— Да.
— Этого как раз нельзя допустить.
— Нами организованы несколько диверсионных актов в порту. Мы располагаем точными цифрами о личном составе и технике. На большее сейчас трудно рассчитывать.
— Надо брать Туапсе! — решительно сказал Уборевич.
За окном сыпал дождь с градом. И небо было темным, словно поздним вечером. Гремел далекий перекатистый гром. Ветер хлопал форточкой, колыхал штору.
— Получена голубеграмма Перепелки. Внедрение осуществлено. Туапсинский гарнизон частично передислоцируется в поселок Лазаревский.
— Кто будет поддерживать с ней связь?
— Кравец. Тот человек, которого я послал спасти коллекцию.
— Коллекция — это хорошо, — почему-то грустно сказал Уборевич.
14. Дорога на Лазаревский
У въезда в Макопсе, маленькое, жалкое поселение, над обрывом прилепился дом, сработанный из неоструганных зазелененных сыростью досок. Над входом был нарисован усатый джигит в башлыке и грязно светлело пятибуквенное слово: «Духан».
К удивлению Кравца, в духане торговали. Аппетитный запах жареной баранины и пригорелого лука стоял вокруг дома, точно туман на болоте. В неуютном, прокисшем зале с низким, обшитым струганым грабом потолком вытянулись, зияя щелями, два небрежно сколоченных стола, вокруг которых замерли тяжелые табуретки.
Стойка лоснилась клеенкой, розовой от вина. Бочонки за спиной духанщика распирало самодовольство. Казалось, оно перешло к ним от лица хозяина — мужчины дородного, гладко выбритого, с красными прожилками на щеках и шее.
Трое черкесов ели брынзу, запивая ее вином из узкогорлых глиняных кувшинов. За вторым столом перед тарелкой с шашлыком одиноко сидел человек в офицерском френче без погон. Он жевал баранину с каким-то редкостным безразличием, словно делал нудную, нелюбимую работу.
Традиционной любезностью осветился взгляд духанщика. Словно для объятий, приподнял он руки и воскликнул, растягивая слова:
— Вай! Вай! Проходи, дорогой! Шашлык на углях танцует…
— Спасибо, уважаемый! — вежливо ответил Кравец. — Покушаю с великим удовольствием.
— Еда без вина — что свадьба без музыки! Смотри, дорогой, «изабелла», «гурджиани»…
К сожалению, Кравец совершенно не разбирался в винах. Это, наверное, был недостаток в его профессиональной подготовке. Позднее, набравшись опыта, Каиров станет более разносторонне готовить своих людей. Но тогда… Кравец только и мог сказать:
— Налей стакан, любезный.
— Какого? — хлопнул в ладоши духанщик.
— На свой вкус.
Цокнул языком духанщик от восторга:
— Иди за стол! Все как в сказке будет!
Снял котомку со спины Кравец. Положил на пол возле табурета. Мужчина в офицерском френче оторвал взгляд от шампура с бараниной, посмотрел на Кравца. В равнодушных глазах его вдруг прорезалась тоска, неожиданно и скупо, как солнечный луч прорезается сквозь тучи в хмурый осенний день.
Кравец присел на табурет. И, встретившись с незнакомцем взглядом, на всякий случай робко сказал: