Ответила ему Жанна.
— Без десяти, может быть, без двенадцати девять. Прошу прощения, но Мадонна неважно себя чувствует. За нее пока буду говорить я. Если ошибусь, она поправит, правда, дорогая?
Мадонна, упорно глядевшая в стол, коротко кивнула. Следом за ней кивнул и Василий.
— Хорошо, договорились. Итак, убийство произошло между половиной пятого и девятью утра. Сузить временные рамки, к сожалению, невозможно. Дамы тела не касались, поэтому неизвестно, было ли оно еще теплым без четверти девять. В половине одиннадцатого оно показалось мне ледяным. Похоже, уже началось трупное окоченение, во всяком случае, руки-ноги не гнулись. Но я не специалист, поэтому не представляю, что это означает. Может быть, кто-нибудь из вас знает, через сколько часов после смерти наступает трупное окоченение? — ответом ему было общее молчание. — Так, едем дальше. Смерть наступила в результате удара топором по затылку. Опять же, не мне судить, но удар, кажется, был достаточно сильным — рана глубокая. Топор убийца, по всей вероятности, выдернул из бревна, на котором сидел Джокер. Во всяком случае, по словам Жанны, обычно его втыкали именно туда. Вряд ли Джокер надумал бы ночью, да еще в дождь, пойти за дровами. Тем более что в двух шагах от него была навалена груда наломанных сучьев. Но я забежал вперед. Догадки и предположения — потом. Сначала факты, их немного. Во-первых, время смерти, точнее, временные рамки. Во-вторых, орудие убийства. В-третьих, залитое водой кострище. В-четвертых, следы ожогов на лице Джокера, но ожогов поверхностных. Если бы костер залили уже после того, как он упал, они выглядели бы гораздо страшнее. В-пятых, ни Мадонна, ни Жанна, по их словам, не слышали в лагере посторонних звуков. Правда, шел дождь, временами сильный, и в палатке было довольно шумно. В-шестых, мы не нашли уличающих убийцу следов. Вот и все факты. У кого-нибудь есть что добавить?
Мадонна зашевелилась, но Жанна предостерегающе положила руку ей на плечо, и после недолгой паузы Василий продолжил:
— Прежде всего, ответьте, все ли согласны, что Джокер в момент удара сидел на бревне спиной к киллеру?
— Ну, допустим, — согласилась Жанна. — И что из этого следует? Вы сами сказали: шел дождь, временами сильный. Когда дождь хлещет по брезенту, человек, который под ним сидит, не услышит и кавалерийскую роту, не то что крадущегося киллера.
— Не спорю. Но что вы скажете насчет топора? Может ли человек, охраняющий лагерь от убийцы, не заметить, что из бревна, на котором он сидит, выдернули топор?
— Ну… если он глубоко задумался… Как бы то ни было, получается, что Джокер этого не заметил. Иначе он хотя бы повернулся к убийце лицом. И в этом смысле, по-моему, неважно, из какого лагеря был убийца.
— А вот тут, Жанна, я с вами не согласен, — твердо проговорил Василий. — Убийца из вашего лагеря мог спокойно прийти под навес, сесть рядом с Джокером, пожаловаться на бессонницу, затеять разговор. При этом как бы в задумчивости выдернуть топор из бревна, покрутить в руках, может быть, начертить им что-нибудь у себя под ногами. И как бы по забывчивости не воткнуть обратно. Потом сказать: «Ну ладно, я пойду досыпать», — и удалиться. А через пару минут подкрасться сзади. Как вы понимаете, ни у меня, ни у Сони такой фокус не прошел бы.
— Хорошо, я признаю, что ваша реконструкция правдоподобна. Но вы же не считаете ее единственно возможной, правда? Почему, скажем, топор из бревна не мог вытащить сам Джокер — чтобы отрубить какую-нибудь неподатливую ветку, или, отходя в кустики, вооружиться на случай встречи с киллером, или чтобы просто занять руки? Вытащил, попользовался, а потом бросил где-нибудь и забыл.
— Где — где-нибудь? В том-то и дело, что, если бы Джокер воспользовался топором и забыл вернуть его на место, то положил бы где-то поблизости. Возле себя, на землю между бревном и костром. Так или иначе, киллер не сумел бы подобрать топор незаметно, — Василий говорил спокойно и убедительно, он был уверен в своих доводах и не сомневался, что одержит над Жанной верх. По счастью, она относилась к категории женщин, которые стремятся быть последовательными и не подменяют логику эмоциями. А логика в данном случае была на его стороне.
Однако, как выяснилось, он недооценил противника. Сдаваться Жанна не собиралась. Наоборот. Предвкушение схватки подействовало на нее тонизирующе. На бледном лице появился румянец, глаза заблестели. Она провела рукой по голове, освобождая от резинки стянутые в хвост волосы, и тряхнула густой гривой.
— Василий, дорогой, вы же умный человек и не можете не знать, что мужчины совершают массу бессмысленных поступков. Особенно если им, как Джокеру этой ночью, нужно убить несколько тоскливых часов. Он мог устать от сидения, пойти прогуляться вокруг лагеря и воткнуть топор в какое-нибудь дерево на опушке. Мог колоть щепу, занозить руку, разозлиться и зашвырнуть топор в кусты. Мог устроить себе мишень для метания. Мог прибрать топор, унести в хозяйственную палатку. Мог…
— Все, все! — Василий поднял руки. — Вы победили. Признаю, что предложенный мной сценарий далеко не единственный, и, следовательно, топор ничего не доказывает. Но у меня есть еще один аргумент — вода на кострище. Судя по ожогам на лице Джокера, костер залили непосредственно перед тем, как нанесли ему удар. Согласитесь, сделать это незаметно для человека, сидящего у огня, невозможно. Поскольку Джокер не вскочил, не обернулся, не выхватил пистолет, остается предположить, что он не увидел в заливании костра ничего тревожного. Как такое могло быть? А вот как: некто, сидящий рядом, якобы случайно задел ногой котелок, чертыхнулся и сказал, например, что сходит за лопаткой, чтобы убрать мокрые угли — иначе не удастся снова развести огонь. Или — кстати! — за топором. Что снова возвращает нас к обитателям вашего лагеря.
— И снова это не единственно возможный поворот! — воскликнула Жанна, азартно сверкнув глазами. — Представьте, например, что котелок опрокинул Джокер. Дым, чад, шипенье, чертыхания! Чем не подходящий момент для киллера, чтобы выскочить из темноты, схватить топор и…
Ее вдохновенную речь прервал приступ кашля. Соня, которая до сих пор подавленно молчала, теперь смотрела на Жанну возмущенно, даже гневно, явно намереваясь выразить протест.
— Вы… кха-кха… говорите так… кха-кха… словно вам доставляет удовольствие… кха-кха… воображать эту сцену… Эта мерзкая игра вытравила из вас все человеческое. Джокер был милым, забавным парнем. Смешил нас и всячески подбадривал. Он был вашим товарищем, делил с вами досуг, пищу и кров. Неужели он не заслуживает даже… — и она вдруг расплакалась.
У Василия сжалось сердце. С трудом обретенное самообладание как ветром сдуло. Он бросился к Соне, обнял ее, начал укачивать… И замер, наткнувшись на злобный, ненавидящий взгляд Мадонны. Жанна, видимо, заметила, как изменилось его лицо, и догадалась, в чем дело, потому что повернулась к своей соседке, склонилась к ее уху и что-то зашептала. Мадонна поджала губы и упрямо помотала головой, но Жанна продолжала шептать, поглаживая ее по плечу. Затем обратилась к Соне:
— Прости, пожалуйста. Я действительно забылась. Но не потому, что смерть Джокера мне безразлична или радует меня. Напротив, он мне нравился. Никого из погибших мне не было так жалко, как его. Просто у меня есть дурацкая черта: когда мне горько или больно, я вытесняю из головы всякую мысль о том, что причиняет боль. Стараюсь чем-нибудь увлечь, занять себя, лишь бы не думать о больном. И частенько забываю о том, что другие люди устроены иначе. Конечно, было бы правильнее, если бы мы позволили себе погоревать о Джокере. Василий, может быть, вы закроете сегодняшнее судебное заседание? Думаю, вы уже поняли, что с помощью логики мы киллера не вычислим. На любую правдоподобную версию найдется другая, не менее правдоподобная. В итоге вы останетесь при своем убеждении, что убийца из нашего лагеря. А мы — при своем. Двое против двух: голосовать бессмысленно. Так давайте не будем трепать друг другу нервы и разойдемся по своим стоянкам. Согласны?