Больше всех доставалось Денису – студент первым сдыхал на марш-броске, мазал на стрельбище, постоянно опаздывал в строй. Из-за него наказывали всё отделение, и к полученным от сержантов дневных кровоподтёков добавлялись синяки от товарищей после отбоя.
Сергей, наоборот, старался отличиться. И когда ротный похвалил его перед строем за сбитый первой ракетой макет аватара, наконец решился.
Вечером постучался разбитыми на занятии по рукопашке пальцами в дверь канцелярии:
– Разрешите, товарищ капитан?
– Валяй.
Расхристанный ротный сидел за столом перед бутылкой с мутной жидкостью и тарелкой с порезанными луковицами. Котков, стараясь не глядеть на искорёженную грудную клетку офицера с внешними карбоновыми рёбрами, пробормотал:
– Разрешите обратиться.
Капитан Бондарь неправильно понял бегающий взгляд штрафника, ухмыльнулся:
– Что, Кот, смотреть противно? Не ссы, у меня от батальонного батюшки разрешение на алкоголь. Яко есть лекарство! Да и аллах не одобряет вино виноградное, а это – бимбер из томатной пасты. Дерьмо страшное, не пью, а страдаю. Ну, чего тебе?
Сергей сбивчиво объяснил про жену.
– Два месяца уже в неизвестности. Я понимаю, что рядовым запрещен допуск к личной почте. Но бывают же исключения?
Бондарь нахмурился.
– Выборг накрыли, Кот. Разбомбили крылатками и какой-то дряни навалили биологической. Там карантин, блокпосты на дорогах. Гражданские выжившие наверняка есть, но их отстреливают при попытках выхода. Война, боец, штука жестокая.
Сергей почувствовал, как начинает жечь в груди. С трудом проглотил комок, прохрипел:
– Мне только ящик личный глянуть. Вдруг жена и дочка спаслись, в фильтрационном лагере каком-нибудь? Я рапорт написал, прошу вашей резолюции, потом сам в штаб пойду.
Котков протянул лист тонкого пластика. Ротный взял, смял, не глядя, бросил в мусорку.
– Дурак ты, Кот! Кто же штрафному чего-нибудь даст? Разве что трендюлей.
Пододвинул к себе планшет, что-то набрал.
– Адрес свой диктуй, боец. Не так быстро. На, смотри.
Сергей, не веря своему счастью, дрожащими пальцами набрал пароль. Пусто.
– Спасибо, товарищ капитан. Разрешите идти?
– Топай.
Котков дошёл до двери, взялся за ручку. Повернулся:
– А можно будет попробовать ещё раз? Через недельку?
Бондарь хмыкнул. Жахнул полстакана, захрустел луком.
– Надежда – она такая, да. Умирает последней. Только херовая поговорка. Мою жену Надеждой звали, от Эбола умерла пять лет назад, задолго до нынешней заварухи. Я тогда на казахской границе осколок в брюхо получил, в госпитале валялся. Глаза после наркоза открыл, а тут – нежданчик. Официальное письмо с соболезнованиями. На хрена мне соболезнования? Мне жена нужна. Всё, Кот, иди отсюда, душу разбередил. Через три дня уходим на боевые, понял? Так что не получится ещё раз.
Пустоболы-блогеры поломали клавиатуры, споря о том, когда именно череда бесконечных конфликтов и гибридных войн вылилась в настоящую Третью мировую. Версий были десятки, однако точка отсчёта размазалась в кровавое пятно по времени и пространству. Провозглашение Марсельского халифата, взятие недисциплинированными толпами ИГИЛ Мекки, пойманный во время жестокого подавления китайцами уйгурского восстания принц-саудит на равных соперничали с взрывом Израильского ядерного центра и тараном русской подлодкой американского фрегата на рейде Сан-Франциско. Кто-то называл последней каплей вырезанное германское посольство в Минске, кто-то – бунт политзаключенных в Уральском спецрайоне, кто-то – публичное обрезание, сделанное Папе Римскому.
Линии многочисленных фронтов быстро распались на отдельные язвы районов боевых действий. Эпидемии, голод и бунты сваливали правительства, все уже запутались в каше самопровозглашённых государств-однодневок. Штаты одним махом снесли русско-китайскую спутниковую группировку, оставив восточных без разведки и связи. Ответный ядерный удар растерял девять десятых зарядов на внешнем контуре космической обороны, но и долетевших ракет хватило, чтобы превратить побережье от Бостона до Вашингтона в сплавленную стекловидную массу. Мексиканцы вернули Техас и потеряли Юкатан. Естественным образом исчезло гуманитарное большинство в Конгрессе, запрещать применение атомного оружия стало некому – Пекин и Москва остались лишь в воспоминаниях.