Возможно, на это мнение повлияла неприязнь, которую весь Вион питал к Рейнару с его мальчишеских лет и которая с новой силой вспыхнула после его возвращения. Само лицо его, казалось, было создано для того, чтобы возбуждать всеобщую ненависть: очень смуглое, обрамленное иссиня-черными волосами и бородой, с косящими разноцветными глазами, придававшими камнерезу такой вид, будто он тайно задумывает что-то недоброе. Его замкнутость и молчаливость наводили суеверных людей на мысль о том, что он колдун; были и такие, кто тишком обвинял его в сношениях с дьяволом, хотя в отсутствие убедительных доказательств обвинения эти так и остались всего лишь расплывчатыми безымянными слухами.
Впрочем, люди, подозревавшие Рейнара в сношениях с нечистой силой, через некоторое время стали приводить в доказательство созданных им горгулий. Ни один человек, утверждали они, не смог бы изваять столь беспримесное олицетворение злобы и порока, столь зримо воплотить в камне самые гнусные из всех смертных грехов, не направляй его руку сам Сатана.
Две горгульи расположились по углам главной башни собора. Одна — чудовище с кошачьей головой, рычащее, свирепо оскаленное, чьи глаза взирали на мир из-под косматых бровей с яростной ненавистью. Грифоньи когти и крылья растопырены, — казалось, горгулья застыла на краю крыши, готовясь спикировать на Вион, как гарпия на добычу. Вторым был рогатый сатир с крыльями как у нетопыря, обитателя пещер самой преисподней, с острыми загнутыми когтями на ногах, с дьявольски похотливым взглядом, точно пожиравшим беспомощную жертву, которой не посчастливилось стать предметом его гнусной страсти. Обе фигуры камнерез изваял на удивление тщательно и подробно, причем не только с фасада, но и сзади. Мало напоминая обычные украшения церковных крыш, они выглядели так, словно в любой момент могли ожить и сорваться с насиженного места.
Амвросий, большой ценитель искусств, пребывал в откровенном восторге от этих созданий, их совершенного исполнения и правдоподобия. Но остальные горожане, в том числе менее высокопоставленные служители церкви, были возмущены, кто в большей степени, кто в меньшей. Они утверждали, что мастер воплотил в этих фигурах собственные пороки, создал их во славу скорее Велиала[15], нежели Господа, совершив тем самым своего рода богохульство. Конечно, признавали они, облик горгулий и должен быть причудливым и устрашающим, но в данном случае мастер перешел все допустимые границы самым вопиющим образом.
Однако, когда строительство закончилось, к горгульям Блеза Рейнара, несмотря на потоки ожесточенной критики, постепенно привыкли, как и к облику нового собора в целом, и вскоре почти перестали их замечать. Злословие сошло на нет, а сам камнерез, хоть горожане и продолжали коситься на него недружелюбно, нашел новую работу — не без помощи разбирающихся в искусстве покровителей. Он так и оставался в Вионе, где ухаживал, хотя и без зримого успеха, за дочерью трактирщика, некой Николеттой Вильом, в которую, как говорят, был влюблен еще до отъезда, на свой лад — скрытно и угрюмо.
Но сам Рейнар не забыл горгулий. Часто, проходя мимо величественной громады собора, он поглядывал на них с тайной гордостью, которую и сам вряд ли смог бы объяснить. Казалось, они имеют для него особое, мистическое значение, олицетворяя смутный, но приятный триумф.
Если бы его спросили о причинах этой гордости, он ответил бы, что гордится искусной работой. Он не сказал бы, а может, и сам не подозревал, что в одной из горгулий воплотил всю мучительную злобу и обиду на несправедливость жителей Виона, которые всегда ненавидели его, и водрузил свое творение на крышу собора, откуда оно должно было вечно пугать суетящихся внизу горожан. Вероятно, не догадывался он и о том, что во второй горгулье выразил свою дьявольскую страсть к Николетте — страсть угрюмую и необыкновенно упорную, совершенно отличную в этом отношении от обычных животных порывов личности столь низменной, каковую представлял из себя Рейнар, страсть, которая после многолетних скитаний вновь привела его в ненавистный город его юности.
Камнерезу даже больше, чем его хулителям, горгульи казались одушевленными и разумными существами, живущими собственной жизнью. И более всего они выглядели живыми, когда лето уходило и на Вион надвигались осенние дожди. Сточные желоба на крыше собора переполнялись, и, когда на городские улицы начинали низвергаться потоки дождевой воды, казалось, что из разверстых пастей горгулий ручьями изливается пенная слюна, порождение злобной ярости и нечистой похоти.
15
Велиал в Евангелии обозначает Дьявола — ту его сторону, что совращает человека и толкает его на пустые, жестокие, развратные поступки, а также склоняет к почитанию иных богов.