Впрочем, мрак был все же разбавлен струйкой желтоватого света, который лился с третьего этажа. По крайней мере, лестницу было видно.
— Ну что, — спросил Андрей, — на лифте поедем?
— Да ну его, — сказала Оксана. — Там какую-то дрянь разлили. Подошвы прилипают. Не видел еще?
— Не, — сказал Андрей, — я сегодня пешком спускался.
— Ну, вот и пойдем пешком потихоньку. Дай руку, Сорокин.
Бережно взяв ее маленькую ладошку, Андрей пошел впереди, то и дело оглядываясь, чтобы полюбоваться, как она осторожно взбирается по ступенькам. Перила тихо скрипели, где-то на верхних этажах захлопнулась дверь, и лифт ожил в своей шахте. Постепенно становилось светлее. Они миновали третий этаж, где одинокая сороковаттная лампочка сияла, словно сверхновая. Андрей замедлял шаги, но четвертый, на котором жила Оксана, приближался неумолимо. Наконец, они остановились возле двери, обитой коричневым дерматином.
— Молодец, Сорокин, справился, — похвалила его Оксана. — На этой романтической ноте разрешите откланяться.
— На выпускной придешь завтра? — брякнул Андрей и тут же обозвал себя идиотом.
— Нет, не приду, Сорокин. Нафиг мне аттестат?
Андрей думал, что она заливисто рассмеется или, по крайней мере, добавит еще что-нибудь язвительное, но Оксана только улыбнулась тихо и мимолетно. И это было настолько на нее не похоже, что он неожиданно для себя произнес:
— Ксюшенька, у тебя все нормально?
— Все нормально, Андрей, — она прислонилась спиной к двери и подняла на него глаза. — Все хорошо, просто очень грустно.
— Почему грустно, Ксюша? — растерянно спросил он.
— Не знаю… Предчувствие непонятное.
Несколько секунд было тихо. Потом она вдруг сделала шаг вперед, взяла его обеими руками за воротник и даже, кажется, попыталась встряхнуть, как Глеб Жеглов какого-нибудь замоскворецкого гопника.
— Сорокин, — сказала Ксюха, глядя ему в глаза. — Пообещай, что никогда меня не забудешь.
Андрей опешил.
— Ч-чего? — пролепетал он. — Ксюха, блин, что за глупости?
— Пообещай, говорю!
— Ладно, — осторожно сказал Андрей. — Торжественно обещаю. Теперь при всем желании не получится…
— Ну, вот и чудненько, — она уже улыбалась свой обычной улыбкой, от которой пацаны в округе падали штабелями, и шутливо-бережно поправляла ему измятый ворот рубашки. — Давай, Сорокин, до завтра. На выпускном увидимся.
И, не давая ему опомниться, развернулась и надавила кнопку звонка. «Иду, иду, — раздалось из глубин квартиры, — сейчас, погоди минутку». Андрей отошел к лестнице и оттуда оглянулся на Ксюху. Та подмигнула и помахала рукой.
— Ага, — сказал он. — Увидимся завтра, да.
В замке повернулся ключ. Андрей не стал ждать и шагнул за угол. Он еще услышал, как Ксюха произнесла: «Приветик. Видишь, как обещала». А потом дверь за ней захлопнулась, и Андрей остался один в желтоватой электрической полутьме. «И что это было?» — подумал он, медленно поднимаясь по лестнице. Из-за выпускного у всех, похоже, крыша слегка того… А у девчонок в первую очередь. Ну, да, у них же сейчас забот непочатый край. Платья эти пресловутые, прически, маникюр-педикюр… Серьезное испытание для неокрепшей девичьей психики…
С этой мужественной мыслью Андрей, наконец, добрел до своей двери и нашарил в кармане ключ. Мама, наверно, легла уже. Их там, в магазине, загоняли конкретно — каждый день после работы часа на два приходится оставаться. А не нравится — вали, желающих много.
Андрей осторожно переступил порог и с удивлением заметил, что в комнате горит свет. Мама уже оторвалась от телевизора и шла к нему, улыбаясь. Она была не в халате, а в светлой нарядной блузке; губы аккуратно подкрашены любимой яркой помадой, глаза блестят — одним словом, создается полное впечатление, что госпожа-товарищ Сорокина не с работы вернулась, а, наоборот, собирается в гости, чтобы там гулять до утра.
— Ты чего это? — спросил Андрей подозрительно. — Уходишь куда-то, что ли?
— Нет, — она улыбнулась, — сижу, тебя жду.
— Это еще зачем?
— Ну, как же! Последний день у тебя сегодня. Точнее, последний вечер — день еще завтра будет. А потом выпускной, и все…
— Мама, — твердо сказал Андрей, — ты меня пугаешь. Что значит «все»? Нас там что, пристрелят, чтобы не мучились?
— Типун тебе на язык. Просто, Андрюшка, взрослая жизнь, она такая, знаешь… Ну, в общем, школьникам она совсем не так представляется.
— Серьезно? — заинтересовался Андрей. — Ну-ка, ну-ка, а поподробнее можно? Я уже прямо заинтригован.
— Будет тебе завтра интрига. А пока иди, руки мой, выпускник. Почти остыло уже.
— Дай с двух раз угадаю. Курица?
Она рассмеялась. С недавних пор это была их любимая семейная шутка. Зимой мама по очень хитрому блату устроилась в магазинчик, который открыла на рынке местная птицефабрика. Парадоксальным образом, августовский дефолт, чуть не обрушивший экономику, предоставил хранителям инкубатора новый шанс. Иноземные чудовища-бройлеры, напичканные гормонами по самое не могу, постепенно исчезали с прилавков, потому что кончились баксы на их доставку из-за границы. И теперь наши маленькие, но гордые куры осторожно выбирались на свет. Как люди под предводительством Джона Коннора, пережившие нашествие терминаторов. А мама радостно тащила с работы охлажденные тушки в упаковке под цвет российского триколора — сотрудникам магазина разрешали покупать прямо с фабрики без наценки.
По телевизору каждый случай, похожий на историю с курами, описывали с придыханием и дрожью в голосе. После таких репортажей возникало стойкое ощущение, что кризис был для России прямо-таки даром небесным, просто народ еще не успел понять. Народ, он ведь у нас такой… Как бы это сказать помягче? Медленно запрягает. Но еще чуть-чуть — и «отечественный производитель», подобрав спадающие портки, рванется с низкого старта к солнцу.
— А вот и не угадал, — заявила мама. — Котлеты пожарила, как ты любишь.
— Да ладно, — поразился Андрей. — Свинина же дорогущая. Да и возиться с ними… Когда это ты успела?
— А я сегодня после обеда отгул взяла.
— И что, неужели дали?
— Ну, так ведь и повод нерядовой.
Андрей, подняв крышку над сковородкой, втянул упоительный аромат.
— Садись, садись, я поставлю.
Он занял свое привычное место и набросился на еду. Мама сидела напротив, подперев рукой подбородок, и задумчиво улыбалась. Она смотрела на него с таким видом, словно видела последний раз в жизни, потом достала платочек и украдкой промокнула глаза. Андрей не выдержал и сказал:
— Слушай, хватит меня разглядывать. Что я, на луну улетаю?
— Все, все, не буду больше. Ты, главное, кушай, кушай… Ой, я ж совсем забыла!
Она метнулась в комнату и вернулась с высокой, непропорционально вытянутой бутылкой. Андрей едва не подавился от удивления. До сих пор мама чуть ли не за сердце хваталась, если он на семейном празднике выпивал глоток сухого вина. А тут вдруг лично тащит коньяк. Чудные дела творятся на белом свете…
Мама поставила на стол два маленьких хрустальных бокала и протянула ему бутылку.
— Ну, давай, разливай, мужчина. Только мне капельку.
— Прасковейский? — спросил Андрей, поднося к глазам этикетку.
— Нет, дагестанский.
— А, ну да. Как там в КВНе шутят — двадцать лет на рынке чая со спиртом?
— Нет, что ты, это настоящий. Пять звездочек, видишь?
— Угу… Этот твой подарил? Чабан с кинжалом?
Мама пригрозила ему пальцем, но потом, не выдержав, улыбнулась.
— Андрюшка, ну что за глупые шутки? Гаджи Мамедович серьезный мужчина. Бизнесмен, опять же, фирма у него есть. Вот ты уедешь в институт поступать — кто тут обо мне позаботится?