— И тем не менее.
— Все очень просто, на самом деле. Вот скажи, ты бы хотел жить в будущем?
— Чего? — Андрей даже подавился от неожиданности.
— В будущее, говорю, тебе хочется? Как оно тебе представляется, исходя из сегодняшней ситуации?
Андрей задумался, и узор на его руке замерцал, словно подгоняя воображение. Исходя из сегодняшней ситуации? Ну, ладно, что у нас там сейчас с научным прогрессом? Компьютеры, интернет — это, пожалуй, главное. Через пару лет совсем дешевые станут. Каждый сможет купить. Все будут сидеть, прилипнув к экрану. Мобильники, опять же, с функциями компьютера. Ладно, еще что? Геном человека, по идее, скоро окончательно расшифруют. Клоны, овечка Долли… И, наконец, биология в сочетании с микросхемами — сразу «матрица» вспоминается, не зря же фильмы снимают. С космосом что? На Марс в ближайшие лет двадцать не замахнемся. А то и вообще про него забудем. На небо перестанем смотреть — станцию «Мир» вот только затопим. А лет через сто? Фиг знает. Но как-то не очень верится, что пресловутая Альфа Центавра будет в центре внимания…
— Нет, знаешь, — сказал Андрей, — в будущее я не хочу. Во всяком случае, в то, которое мне видится из нынешнего момента.
— А в какое хочешь?
— В какое? Ну, в то, про которое в книжках писали — лет тридцать назад, примерно. Чтобы звезды и вся фигня. И коммунизм до кучи… Блин, самому смешно. Но мечта была красивая, согласись.
— Соглашаюсь, — сказал Михалыч. — Я про это и говорил. Была мечта — эфемерная, но многим она казалась реальной. Но Западе, кстати, тоже про это книжки писали — Саймак, хотя бы. Но там это было отклонение от стандарта. А у нас хватало людей, которые совершенно искренне верили, что настанет такое будущее. Песню про «прекрасное далёко» все-таки у нас сочинили, а не у них. Другое дело, что наличие прекрасной мечты совершенно не означает, что сейчас, в текущий момент ты должен жить в нищете. Тут мы могли бы у Америки поучиться. Но это, повторяю, другой вопрос.
М-да, подумал Андрей, все это интересно, конечно, но ясности не прибавилось. Посидели, выпили коньяку. По ходу дела удостоверились, что страна, занимающая одну шестую часть суши, незаметно потеряла мечту. Блин, да у нас каждый третий кухонный разговор приводит к глобальным выводам. Толку-то что? В паре километров отсюда Инга по-прежнему лежит без сознания, потому что по глупости связалась с Андреем. Точный момент, когда она впала в кому, ему, правда, не известен, но можно поспорить — за пару секунд до этого зажглись три факела в заброшенном цехе.
А еще рядом есть болото, которое, похоже, выжгли не до конца. И сейчас там стоит «питомник», где, с большой долей вероятности, содержится небезызвестная Ксюша. С одной стороны, так ей и надо, чтобы меньше выпендривалась, а с другой — не мешало бы, все-таки, ее оттуда извлечь. Можно пинками — в память о старой дружбе. А потом уже в башню — чего тянуть…
— Ладно, пойду я, — Андрей поднялся. — Спасибо за угощение.
— Что делать думаешь?
— Навещу одно заведение. Пансион благородных девиц, так скажем.
— Может, с тобой поехать?
— Не надо. Но спасибо за предложение.
Они вышли в прихожую, и Андрей уже хотел попрощаться, когда из комнаты вдруг долетели звуки, похожие на грохот орудий. Он даже не стразу сообразил, что там работает телевизор.
— Ни фига себе. Что за мультики она смотрит?
— Не знаю, — Михалыч, похоже, тоже был удивлен.
Он зашел в комнату, Андрей из любопытства шагнул за ним. Да, кадры, мелькавшие на экране, мало напоминали мультфильмы.
Андрей узнал Манежную площадь. И по ней сейчас ползли танки.
— Светочка, — сказал Михалыч, — что это здесь показывают?
— Не знаю, деда! Я «Том и Джерри» смотрела, потом их вдруг отключили, а теперь вот это идет.
Она взяла пульт, желая сменить канал, но Михалыч попросил:
— Ты пойди пока в другую комнату. Поиграй там немножко, ладно?
Седой сделал звук погромче и подошел к экрану.
Один из Т-90 слегка довернул башню, и камера проследила, куда теперь направлена пушка. На Охотном Ряду была баррикада — перевернутый автобус, несколько легковушек и даже, кажется, вырванный с корнем фонарный столб. Вся эта куча перекрывала подход к парадным дверям Госдумы.
Т-90 плюнул огнем, камера вздрогнула, и снаряд ударил в одно из окон. Сноп грязного дыма вырвался из проема, и в этом дыму порхали листы бумаги — как будто Думу стошнило чудовищным конфетти. Репортер зачастил за кадром:
— Срок ультиматума истек, и президент намерен выполнить обещание. Судя по всему, дана команда на штурм. Кстати, по неподтвержденным данным, отряды «Альфа» и «Вымпел» отказались принимать в нем участие. Как бы то ни было, кризис перешел в горячую фазу. После того, как Дума объявила президенту импичмент…
Михалыч стоял в напряженной позе, впившись глазами в телеэкран. Андрей же почти не слушал корреспондента, ощущая странное равнодушие. Как будто движения на Охотном Ряду были дурацкой пьесой, разыгранной актерами провинциального ТЮЗа, чтобы отвлечь внимание от чего-то по-настоящему значимого.
Картинка сменилась, теперь показали Ельцина. Он сидел за столом — белые волосы уложены волосок к волоску, а брови грозно нахмурены. Освещение было выставлено искусно — от человека в кадре словно исходило сияние, и просто не верилось, что он способен поступить плохо. Андрей, не особо вникая в смысл, улавливал отдельные фразы: «Конституционный порядок… красно-коричневая чума… остановим любой ценой…»
Обращение закончилось, и снова показали Госдуму. В окнах верхнего этажа бесновалось пламя. Раздался грохот, изображение дернулось и пропало, после чего на экране появилась заставка. Прошла минута, но ничего не менялось.
— Вот черт, — процедил Михалыч.
— Ага, — подтвердил Андрей. — Ну, раз больше ничего не показывают…
Он развернулся, чтобы выйти из комнаты, но зацепился взглядом за что-то на книжной полке. Подошел ближе. Так стоял серый невзрачный томик — латинско-русский словарь. Андрей протянул к нему руку.
— Можно?
— Что? Да, бери, конечно, — Михалыч ожесточенно давил на пульт, но по другим каналам не было прямых репортажей — шли сериалы, и выступали эстрадные юмористы, словно ничего не случилось.
Андрей вернулся в кухню и, прежде чем сесть за стол, достал из кармана паспорт. Вытащил листок отрывного календаря, зажатый между страницами, — тот самый, что дала ему «фермерша» после приключений в Гуняево. Полюбовался на «сороку-ворону» и еще раз прочел латинскую фразу: «Cantus sinister oscinis». Ну-ка, посмотрим, что это значит.
Cantus — звук или песня; заклинание, заговор.
Sinister — левый, дурной, испорченный… Ну, кто бы сомневался… Хотя, стоп, последнее значение отличается. Читаем: «У римских авгуров — благоприятный, счастливый». Да, странные люди — авгуры… Блин! А ведь автор манускрипта — тоже из них. К чему все это? Ладно, одно слово осталось.
Oscinis — происходит от oscen. Значение: «Вещая птица (ворон, сова, ворона), по крику которой авгуры делали предсказания». Опять авгуры, ёрш твою медь.
То есть, вся фраза переводится… Как это сказать поточнее? Пение вещей птицы, звучащее благоприятно. Что-то вроде того. Правда, это для авгуров — благоприятно, а с точки зрения нормальных людей — «левый, дурной, испорченный»…
И вот еще что любопытно. Вещая птица — это, как здесь написано, ворон, сова, ворона. То есть, соответствует иллюстрации. Ну, почти соответствует — на рисунке у нас «сорока-ворона», так в считалочке говорится.
«Ты у нас Сорокин, и на картинке — сорока…»
Бредятина, детский сад.
Если следовать этой логике, то он, Андрей, вопит, как вещая птица, а авгур доволен. С чего бы это?
Короче, ясно одно — пора дочитать эту хрень в конверте.
Он вышел в прихожую и достал манускрипт из кармана куртки.
Рукопись из конверта. Окончание
И снова я гляжу с высоты на живописные окрестности замка. Легкий ветерок приятно овевает лицо. Дочь лорда-наместника стоит рядом. Мы продолжаем прерванный вчера разговор.