— Страшилку, значит? Извольте. Говорят, мерцающий может скопировать «татуировку» любого обычного человека и, тем самым, украсть у него судьбу. Как вам?
— Ну, не знаю, — сказал Андрей. — Вы сами-то верите в такое… гм… допущение?
— Конкретно в это — не очень. Здесь мы имеем дело, скорее, с очередной городской легендой. Но есть и более правдоподобные версии. Вот, например — мерцающий способен произвольно менять цвет своего узора, чтобы приспособиться к окружающей обстановке.
— Как хамелеон, что ли?
— Ну, если вам нравится такое сравнение… Я склонен думать, что оно не так далеко от истины. Взгляните на себя, Андрей. Уверяю вас, довольно любопытное зрелище. Еще десять минут назад вы были напуганы, сбиты с толку. То есть вели себя как нормальный шестнадцатилетний подросток, оказавшийся в непривычных для себя обстоятельствах. Но сейчас вы беседуете со мной как взрослый, уверенный в себе человек. В течение разговора вы неосознанно изменили линию поведения, подстроившись под меня. Каким образом, интересно? Впрочем, это как раз понятно. Давайте посмотрим на ваш узор — если вы, конечно, не возражаете.
Андрей приподнял рукав. Искорки на предплечье мерцали разными оттенками спектра, но в общей картине явно преобладал темно-красный. Это было похоже на переспелый гранат с невероятно мелкими зернышками — каждое не больше песчинки. Майор удовлетворенно кивнул:
— Ну вот, видите. Честное слово, даже немного завидно. Кое-кто из моих коллег за такое умение полжизни не пожалеет. Какие перспективы откроются!..
— Алексей Игнатьевич, вы меня что — вербуете?
— Я — вас?! Господь с вами, Андрей Сергеевич! — майор замахал на него руками. — Это ж надо было додуматься! Вербовать мерцающего? Это, знаете, все равно, что динозавра поселить в прихожей на коврике. Извините, конечно, за такую метафору…
— Ничего, — сказал Андрей. — Я человек простой, необидчивый. Но ваших восторгов, если честно, не разделаю. Что мне теперь со всем этим делать? В цирке выступать, что ли?
Они помолчали. Майор сидел, барабаня пальцами по столу. Наконец, сказал:
— Считается, что каждый мерцающий с момента инициации идет к некой конкретной цели, которую видит только он сам. Последствия его действий нельзя предсказать заранее, но от них, как правило, зависит жизнь большого числа людей…
— Могу вас успокоить, — буркнул Андрей, — никакой цели я перед собой не вижу. Пока, во всяком случае. Может, что-нибудь поконкретнее?
— Конкретики у нас, к сожалению, мало. Вы ведь феномен, один на сто миллионов. Сами хотим понять. Я, признаюсь вам по секрету, специально из Москвы прилетел. Буквально сегодня ночью. Директор ваш школьный — мужчина старой закалки, после выпускного нам позвонил. Ну, в смысле, в наше здешнее отделение, а оттуда уже в Москву передали. Меня вызывают — давай, мол, быстро в аэропорт. И вот я здесь — сижу, беседую с вами. Видите, Андрей, какое к вашей персоне теперь внимание?
— Чего ж вы меня не предупредили? До того, как я в паспортный стол поперся?
— А чтобы на вашу реакцию посмотреть. В стрессовой, так сказать, ситуации.
— И не жалко вам тетку? Ну, эту, из сто восьмого?
— Так, вроде, это не я на нее орал…
Андрей подумал: «Вот гад!» Потом сказал:
— Знаете, все равно непонятно. Ладно, тетку я напугал. Заодно и сам убедился — страшилки ходят не зря. Но ведь она заранее в истерику впала! Когда я еще ничего не сделал! Если б она молчала — и не случилось бы ничего! Блин, ну почему такая реакция? Подумаешь, узорчик другого цвета. Фигня ведь, медицинская аномалия…
— Как вам сказать, Андрей, — вздохнул Алексей Игнатьевич. — Вот, например, рождается младенец с хвостом — тоже медицинская аномалия. Рудимент, атавизм — не помню, как правильно называется. Но все равно немного не по себе, когда по телевизору смотришь. И какая-нибудь дура обязательно развопится — помогите, мол, нечистая сила!
— Да, примеры у вас сегодня — как на подбор. Один веселей другого.
— Сами же просили, чтобы было наглядно.
— А вы и рады стараться. Значит, говорите, один на сто миллионов? Полтора человека на всю Россию? Негусто… Странно, что люди вообще про такое слышали. Причем, как будто, все поголовно. Эти страшилки что — по радио читают в рабочий полдень?
— Да нет, зачем же? — улыбнулся майор. — После инициации люди воспринимают информацию об узорах. И отголоски про мерцающих — в том числе. То есть, даже не отголоски, а так… смутное чувство тревоги, что ли. Такая вот питательная среда для страшилок.
— Правда? Я, например, ничего подобного не воспринял.