Запасной план, по сути, отсутствовал. Ночной кошмар профессионала.
Он посмотрел на свои дорогие военные часы, роскошный водонепроницаемый и ударопрочный хронометр с "торфельдским особым механизмом" и четырьмя вспомогательными циферблатами. Светящаяся стрелка основного показывала половину шестого вечера. Остался всего час... Он спрятал бинокль в чехол и жестом подозвал Молчуна. Пора было начинать последние приготовления к операции...
В шесть вечера на всей базе зажгли огни, освещая не только периметр, но и дорожки между бараками, складскими и хозяйственными помещениями, а также между лесенками, ведущими на вершины огромных цистерн. В вечерних сумерках "Кувшин" смотрелся каким-то ярким пятном, подобно алмазу светящимся в темноте посреди суровых холмов... Люди привычно лениво парами ходили от цистерны к цистерне, проверяя свинцовые пломбы на лючках, часовые меняли друг друга на ужин... Все протекало буднично, но нигде не было заметно и капли расхлябанности - все вовремя, все согласно инструкциям...
И, пока! - согласно плану, разработанному Руководством.
...Когда в семь по-настоящему стемнело, Командир бесшумно прочитал "шаадун", неотрывно глядя в бинокль. Молчун в двух шагах от него чуть слышно шевелил губами, - наверное, обращался на свой лад к Единому... Сородичи Молчуна в этом отношении вызывали у Командира сдержанное уважение, - они верили, верили истово и беззаветно, как почти разучились верить прочие нордлинги. Да и в Султанате, скажем честно, тоже. Лучшие из уроженцев горных равнин у истоков Гландуина вместе с верой предков впитали и доблесть воинов, и непоколебимое упорство (естественно, всеми соседями прозванное ослиным упрямством). Да, Командир был не во всем согласен с идеологией поздних Трилистников - "Святого Карноха" и "Святого Патрикия". Не системный подход, многовато радикализма... Но он, в отличие от многих нордлингов, узнал юных дунландцев слишком хорошо, чтобы не понимать, откуда бралась в них жестокая, беспощадная непримиримость. Помимо того, что все они в последней войне у себя дома потеряли многое (а то и - все), они принадлежали к народу, многие столетия мирящегося с ярлыком "проигравшего". Их язык запрещали одни правители, и узаконивали другие, национальную территорию делили по своему усмотрению, отхватывая те или иные куски от неё только для того, чтобы удовлетворить амбиции каких-нибудь капризных, но влиятельных вельмож Рохана, Минхириата и даже далеких восточных княжеств. После передачи титула Роханского Короля владыке Минас-Тирита, ситуация стала для горцев полегче. Однако этот народ, казалось, совершенно лишенный амбиций и сил для сопротивления, все эти века с непонятным упорством помнил о жестоких унижениях, которые претерпел. Тот редкий случай, когда обида с годами становилась только ядренее, как хорошее вино... Обида, впитавшаяся в кровь и мозг каждого горца, сохраненная, как и родной язык - "даллик", так и не вытесненный всеобщим полностью, нашла выход по первому же серьезному поводу. Можно ли считать серьезным поводом включение в состав Рохана шестой части территории Дунланда? Однако понадобилось пятилетнее Умиротворение, чтобы хотя б отучить дунландца хватать винтовку каждый раз при виде одетого в форму нордлинга. Командир все видел своими глазами. Он там был. И, пожалуй, все, что потребовалось от него, когда он воспитывал этих обездоленных войной детишек, так это - отучить их отдаваться в поток священной ненависти, не позволять ярости застелить глаза в ответственный момент. Ярость - это не плохо. Но в её водовороте недолго и утонуть... Все остальное они поймали, поймали брошенное им на лету. Твердая решимость к действию была у них в крови, выдержанная и готовая к немедленному употреблению.
...Когда Командир тихо, почти что мысленно прошептал заключительное "Amen", он заметил, что Руководство не ошиблось и на этот раз. План вступил в действие...
Даже здесь, почти за милю от ограждения, по ушам ударил резкий и неожиданный в вечерней тишине звук авральной сирены. Командир видел, как в казарменных окнах вспыхнул свет, как мелькнула чья-то фигура рядом с главным крыльцом, как один за другим выбегают из распахнутой двери фигурки бойцов, - поспешно, но тщательно одетых, в сбитых на затылок кепи и с оружием. Охранники выбегали из караулки, и так же поспешно занимали позиции в выложенных мешками с песком стрелковых ячейках по периметру. Жандармы меж тем принимали у коноводов выведенных из стойла и оседланных свежих лошадей, быстро запрыгивали в седла и, с трудом удерживая выстоявшихся скакунов, строились колонной перед воротами. Когда ротмистр убедился, что все в сборе, он проехал вдоль колонны, громко выкрикивая солдатам какие-то команды или инструкции. Командир отлично видел, какое бледное у него лицо, а в лучах прожекторов оно казалось еще бледнее. Судя по действиям немолодого уже офицера, случилось нечто выходящее вон из любого ряда, - даже из ряда событий последней недели...
Вахмистры встали во главе своих десятков, колонна перестроилась и рысью тронулась через раскрытые настежь ворота, по грунтовке, ведущей в сторону перекрестка Дэрг-Торфельд...
Уходила, поспешно, рысью, вся ала. Шестьдесят солдат, восемь вахмистров, один ротмистр. Девять ручных пулеметов, более полусотни винтовок, шестьдесят сабель.
По сути - вся охрана "Кувшина".
На объекте по расчетам Командира должно было остаться чуть больше двух дюжин человек - только чтобы занимать половину сторожевых вышек, следить за шлагбаумами на стационарном посту на въезде и за железнодорожным терминалом...
"Кувшин" лежал перед Командиром, и Командир, несмотря на весь свой опыт, не мог поверить своим глазам!
... Они выступили и, сходу, начали.
Командир был волен решать на месте, где лучше наступать, и по итогам размышлений предпочел нанести удар в самом неподходящем, на первый взгляд, месте. Он не стал просачиваться через ограждение, резать проволоку, выстрелами разбивая прожектора...
В кои-то веки он посчитал возможным войти через дверь.
В будке возле шлагбаума, построенной вровень с запертыми воротами, оказалось двое человек. Командир хорошо рассмотрел их лица - расстояние было небольшое, один седоволосый, в годах, другой - крепкий мужик среднего возраста, сидели за столом возле телефона и пили кофе из больших кружек. Командир скользнул ниже окошка, так, что его не было видно ни изнутри, ни с соседней вышки... Народу на базе едва хватило чтобы занять каждую третью, а то и каждую четвертую вышку, и въездные ворота оказались в обширной мертвой зоне. Командир остановился у подножья вышки, сбросил "Мк-у" на ремень и подхватил пистолет-пулемет, прозванный в группе "молотком". Тяжеленькая трещотка с длинным толстым постоянным глушителем и магазином в рукоятке, она оказалась неплоха накоротке, несмотря на откровенно рудиментальный "плечевой упор" из гнутой проволоки... Не фонтан, в плане кучности, но на восемнадцать ярдов, разделяющих его и часового на вышке, можно было стрелять уверенно. Командир поймал на три светящиеся точки прицела голову бедолаги - как почти все его коллеги, часовой исправно смотрел куда угодно, кроме подножия своей вышки.
- П`тух-тц - п`тух-тц! - утвердительно выдохнул "молоток", чуть слышно лязгнув затвором в крайних положениях и сплюнув наружу две пули крупного калибра. Силуэт часового дернуло, и он исчез из виду.
Молчун уже вышел из караулки, нырнув в дверь так, чтобы почти её не раскрывать. Глушитель его "молотка" тоже слабо дымился...
Командир прислушался - он мог и различить в вечерней тишине сухое шипение "Хайджеков" справа и слева от ворот, где в эту секунду должны были распрощаться с жизнями четверо караульных на вышках.
Полмили периметра "Кувшина" "ослепло" меньше чем за тридцать секунд. И у них есть верных полчаса, - потому что смена часовых только что заступила, только что прошла последняя перекличка, и все, кто мог заметить начало инфильтрации, сейчас либо мирно сидит на теплых стационарных постах, либо покоится с миром, заливая кровью дощатый пол наблюдательных вышек...
По сути, Командир уже мог начинать с бензином, но для начала он считал нужным полностью зачистить базу. И ребята поспешно рассыпались мимо обваленных цистерн по всему периметру...