В то же время было ясно, что такое несовпадение мнений большинства Центрального Комитета и лидера партии являлось противоестественными. Оно не могло долго продолжаться. За ним неизбежно следовало бы крушение партии, лишенной боеспособного руководства, либо устранение самого этого руководства.
Так и произошло. В августе 1991 года партия оказалась безоружной, неспособной противостоять развертыванию оголтелой кампании травли коммунистов и реставрации псевдодемократических, а по сути авторитарных порядков. Президент страны публично отказывается от выдвинувшей его на этот пост партии. Стало фактом парадоксальное явление — не руководитель оказался недостойным своей партии, а сама многомиллионная партия коммунистов была объявлена «недостойной своего лидера». То есть хотим мы того или нет, перед нами было предательство дела партии человеком, который был ей обязан всем своим существом и продвижением. Этим шагом был подписан приговор и самому президенту. Дни Горбачева на этом посту были сочтены.
Наверное, эти страницы покажутся читателю несколько абстрактными, изобилующими общими оценками. Где здесь мое личное отношение к событиям, — спросит он, — где воспоминания? Отвечу просто: я был не только участником всей этой большой общепартийной драмы. Драма партии была и моей личной драмой так же, как, думаю, и драмой миллионов коммунистов по всей стране.
До какой-то поры я был сторонником Горбачева. Мы нередко спорили, по-разному оценивали обстановку, но в целом курс на перестройку объединял нас. Газеты даже стали писать, что мы похожи на двух стоящих спина к спине бойцов, отбивающихся кулаками от нападающих слева и справа. В этом была доля правды. Для меня была в ряде случаев неприемлема ни сугубая ортодоксальность Лигачева, хотя в личном плане это глубоко честный и последовательный в отстаивании своих взглядов большевик. С другой стороны, для меня были совершенно неприемлемыми идеи десоциализации и капитализации советского общества, проповедуемые Яковлевым.
Но чем дальше в политике Горбачева социалистическая перестройка превращалась в антисоциалистическую, тем тяжелее становились мои отношения с президентом. Если раньше разница в наших оценках сложившейся ситуации не выплескивалась наружу, оставалась за кадром, то теперь даже газеты стали все чаще писать, что у Лукьянова «есть своя особая, противостоящая президенту позиция». Эта тема старательно муссировалась, малейшие расхождения утрировались и разжигались. По договоренности с Горбачевым мне пришлось даже давать ответ на эти выступления прессы в официальном заявлении, опубликованном 27 марта 1991 года. Президент, в свою очередь, отвел эти домыслы газет в одной из своих речей в парламенте.
Однако попытки прессы, либеральных и других сил противопоставить Председателя Верховного Совета Президенту страны не только не ослабевали, а, наоборот, усиливались. Об этом мне не раз приходилось говорить с Горбачевым. В последний раз такой разговор состоялся у нас вечером 1 июля 1991 года. Входе этой беседы я уже в который раз просил Президента согласиться с моим переходом на научную работу, поскольку, продолжая линию на налаживание диалога и взаимодействия различных политических сил в парламенте, я, разумеется, не мог отказаться от своих партийных коммунистических позиций, связанных с защитой социалистических устоев общества, с сохранением нашей федерации, с развитием советской реформы демократии.
В тот момент, когда в Москве и Ленинграде возникло движение демократических реформ, руководимое Яковлевым, Шеварднадзе, Собчаком и Поповым, в беседе с президентом мне пришлось напрямую спросить у Горбачева, правда ли, что он собирается примкнуть к этому движению, отойдя от руководства Коммунистической партии. Я сказал президенту: «Если среди приверженцев нашей партии останется, в конце концов, всего один человек, то этим человеком буду я». «Нет, — ответил Президент, — нас будет двое».
Беседа наша продолжалась в тот вечер около двух часов и касалась самых разных трудных вопросов жизни страны, включая и подготовку к июльскому Пленуму ЦК КПСС, на котором, по имевшимся тогда сведениям, могли быть острые выпады против Генерального секретаря. Поэтому я считал, что на Пленуме стоило бы выступить Председателю Верховного Совета СССР, определив свое отношение к с либералам-рыночникам, сохранению Союза и взаимодействию парламента с президентской властью.