Тосикура мрачно слушал доклад Маэно. Слушал и думал: значит, главный заговорщик намерен спрятать концы в воду. Он знает, что на ’’Сакуре” находится опальный подполковник Фудзисаки, которому известно, кто подлинный вдохновитель путча.
— Что же мне делать? — в растерянности понурился Тосикура. На душе было тяжело.
8
— Прошу покинуть вагон! — властно сказал подполковник Фудзисаки.
— Куда прикажете идти? — осведомился Исимори.
Фудзисаки неприязненно рассматривал его.
— Теперь вам незачем быть здесь. Мы не хотим, чтобы вы совали нос в наши дела.
— Значит, теперь мы вам не нужны? Теперь вы разоблачены и мы вам не нужны. Ведь так?
— Вы сказали ”мы”? — иронически поднял брови Фудзисаки. — Речь идет только о вас одном.
Кёко пораженно привстала. Не обращая на нее никакого внимания, Фудзисаки приказал сержанту Симе:
— Отведи его куда-нибудь.
— Пошли! — Сима потянул Исимори за руку.
— И я с вами. — Кёко умоляюще посмотрела на Исимори.
— А ты останешься здесь. — Фудзисаки положил ей руку на плечо.
— Пустите меня! — попыталась высвободиться Кёко.
— Прекрати ломаться! — В голосе Фудзисаки звучала неподдельная угроза. Кёко в нерешительности остановилась.
Взгляды Фудзисаки и Кёко встретились. Глаза Кёко горели ненавистью.
— Идите, вам говорят! — раздраженно прикрикнул Фудзисаки, обернувшись к Симе. Тот подтолкнул Исимори в спину.
Исимори вышел в коридор.
Оглянулся. Кёко смотрела ему вслед. В ее прекрасных глазах стояло отчаяние.
Губы Кёко зашевелились. Она пыталась что-то сказать ему. Но Исимори тщетно силился разобрать слова. Сержант снова толкнул его в спину.
В это время из динамика послышался голос:
”Мы, японцы, с древних времен воспитывались в духе преданности долгу, в духе бусидо. После реставрации Мэйдзи1, когда в государстве было достигнуто подлинное единство, когда возродилось национальное государство во главе с императором, верность духу бусидо стала синонимом патриотизма... Быть патриотом — значит любить свое государство превыше всего, почитать за высшую честь возможность отдать свою жизнь за родину... Но мы спрашиваем вас — к какой нации, к какой расе принадлежат эти красные муравьи, что так назойливо призывают защищать конституцию, считают ее незыблемой и единственной в своем роде?!
Мы начали действовать, движимые любовью к отечеству и скорбью о судьбах народа, страстным стремлением к самопожертвованию. Наша программа предусматривает временное прекращение действия конституции и немедленное введение чрезвычайного положения в стране. Наше искреннее чувство любви к родине вынуждает к этому — оно требует, чтобы мы защитили отечество от коммунистической диктатуры. Иными словами, мы нанесли упреждающий удар, чтобы помешать красным муравьям обглодать нашу родину. Наши действия — это вынужденная оборона...
Повторяю... Мы, японцы...”
Все с самого начала — словно заигранная пластинка ...
Исимори перешел из первого вагона во второй. За ним тенью следовал Сима. Ему вспомнилось, как странно вел себя последние часы сержант. Какой он трюк выкинет теперь? Исимори приготовился к самому неожиданному.
Но сержант Сима молчал.
Из второго вагона перешли в третий. У каждой двери стоял солдат с винтовкой. Пассажиры встре^ воженно слушали речь, лившуюся из репродуктора. Но комментировать не смели, хотя лица их выражали явное недовольство и усталость.
’’Почему они не возмутятся? Почему молчат? Почему позволяют так обращаться с собой? Не борются за свои права?” — спрашивал себя Исимори. Их безразличное молчание рождало у него глухое раздражение.
”А сам? — упрекнул он себя. — Беспомощен, как котенок, и они вертят тобой, словно марионеткой”.
Прошли третий, четвертый вагон. Вышли на площадку пятого.
’’Ресторан, кажется, в шестом”, — припомнил Исимори, но тут его негромко окликнул сержант Сима: