Плечо его левой руки было больным. Врожденный вывих, который, в принципе, позволял совершать ему весь диапазон обычных движений, но давление или нагрузка на который на следующий день заставляли расплачиваться тянущей болью в плечевом суставе. Сейчас он отлежал руку, проведя несколько часов во сне, навалившись на неё всей массой грузного тела, и ему пришлось снова встать, потряся ею в воздухе, чтобы боль хоть немного ослабла.
Рука доставляла ему много страданий, иногда ввергая его в беспомощное раздражение от ощущения несправедливости и неизбежности преследующей его боли. Сейчас же, после нескольких секунд невозможности вдохнуть, всё это показалось ему ничтожным.
Погрузившись головой в мягко обхватившую затылок подушку, ощущая теплую шерсть верблюжьего одеяла над собой и приятную гладкость чёрных простыней (ему казалось, что постельное бельё темных цветов выглядит более стильно), Август вновь начал дышать размеренно, возвращаясь в сон. Изредка кашель заставлял шевелиться лежащий во тьме силуэт, но это больше не будило его.
***
Перед ним расстилалось кажущееся бесконечным белое пространство. Небо было ослепительно чистым, без единого облака. Стояла тишина.
Он ступает, ощущая, как хрустит и спрессовывается под его ногами песок.
Вода была мокра насквозь, песок насквозь был сух.
Давно позабытые детские стихи всплывают у него в голове, прокручиваясь в однообразном, идущем по кругу мотиве.
Приседает на корточки, протягивает руку, забирает щепотку песка: бело-прозрачного и неправильной формы. Песок оказывается солью; пространство вокруг него – огромный белый солончак, какие он видел на иллюстрациях в школьных книгах про Америку.
Он выпрямляется и неуверенно делает шаг вперед. Вокруг – никого, но почему-то ему страшно.
Сияло солнце в небесах, во всю светило мочь.
Он проводит рукавом по лбу, по которому начинает струиться пот. Нужно уходить, идти хоть куда-нибудь с этого солнцепека, он же получит солнечный удар, и что тогда скажет шеф? Ведь он уже два раза опоздал на работу за этот месяц, он старший менеджер и подает пример другим в своём отделе, такое поведение недопустимо.
Не видно было в небесах ни птиц, ни даже мух.
Глупая детская песенка. Август лихорадочно оглянулся, ему казалось, что за ним наблюдают. Но его окружал лишь мёртвый белый пейзаж.
Он в пустыне. Что нужно делать в пустыне? Искать воду. Да, он так и поступит. Он будет искать воду! Есть ли здесь вода?
Он огляделся ещё раз, всматриваясь в горизонт.
Была светла морская гладь, как зеркало точь-в-точь.
Вдалеке виднелась полоса сочной голубизны. Ему даже показалось, что на секунду с той стороны повеяло свежим бризом. Там есть вода, есть море. А если есть море – то ходят регаты. Значит, Хельга там!
Он вспомнил. У него есть Хельга, она там, где вода, сейчас он придет к ней и они вместе пойдут купаться, и не будет больше этой пустыни и мертвенной белизны вокруг.
Август выпрямился. Солнце уже не казалось таким знойным. В вышине пролетела стайка маленьких птиц. Твёрдыми шагами он направился к синему блеску воды на горизонте.
***
Теперь, когда он всеми возможными способами: уговорами, просьбами, иногда обманом, что плохо себя чувствует и ему непременно нужно видеть её, иногда чуть ли не мольбами или психологической манипуляцией, вынуждал её проводить вечера с ним на долгих, многоблюдных ужинах, Хельга стала тренироваться намного меньше. Но по-прежнему уходила на регату.
Долгие вечерние часы, проведенные без неё, были беспорядочными и словно канувшими в никуда, оставляли после себя ощущение опустошенности и головной боли. Август бессмысленно переходил из комнаты в комнату, поправляя покрывало, иногда замечая мелкие домашние неурядицы и радуясь им, ибо они требовали его немедленного вмешательства и исправления. Включал телевизор. Брал тряпку и протирал и без того идеально чистую поверхность кухонной гарнитуры. Пролистывал первые попавшиеся на глаза интернет-страницы с новостями, особенно ни на чём не концентрируясь и, по большей части, после бывший даже не в состоянии вспомнить, о чём читал. Холодный белый отсвет компьютера сглаживал и вышлифовывал черты сидевшего, придавая его лицу невыразительность белой маски, а в его мыслях прокручивались картины недавних встреч с Хельгой.