Цицерон с интересом наблюдал за всем, хотя и был несколько заинтригован. Он не мог подавить в себе чувство приязни к мальчику, хотя с политической точки зрения тот не должен был ему нравиться. Цицерон все еще не мог выбраться из глубокого моря сомнений и вопросов к самому себе. Он все еще продолжал настаивать на том, что в мартовские иды Рим был освобожден от тирании. Он все еще считал Брута и Кассия главными освободителями. Должно было пройти время, пока наконец он – старик, гражданин и ученый – не понял, что это была пустая надежда. И когда такой миг настал, оказалось очень важно, что однажды он познакомился и полюбил молодого Октавия и что Октавий лестно и уважительно отозвался о старом человеке.
Италия и провинции. Октавий в Риме (начало мая 44 г. до н. э.). Встреча Октавия с Антонием. Поддержка Октавия. Трудности, с которыми столкнулся Октавий. Игры
Смерть Цезаря, внезапно случившаяся без всех необходимых в таких случаях приготовлений к перемене власти, которая теперь переходила от одного лицу к другому по согласию всех, кто был заинтересован, оставила в государстве такой хаос, из которого лишь очень медленно выбиралась даже партия сторонников Цезаря. Самоназначение Марка Антония должно было убаюкать олигархов и не давать им активно действовать, в то время как он сам собирал по частям могущество и силы Цезаря, испытывал их, убеждался, что они работают, и использовал их в своих интересах.
То обстоятельство, что воины-ветераны Цезаря были расквартированы на фермах Италии, облегчало задачу. Италия была за Цезаря и его преемника, хотя довольно скоро стало неясно, кто же он, этот наследник. Олигархи также осознали, что если они хотят выжить, то должны набрать армию там, где ее набирал Помпей Великий, – в провинциях. Не все из них были столь беспомощны, как Цицерон, хотя многие разделяли его мнение о том, что их партия погибла. В день прибытия Октавия в Неаполь Цицерон узнал, что Требоний отправился в Азию. Через восемь дней Децим Брут отбыл в Цизальпинскую Галлию.
Они ушли туда, чтобы собирать средства и войско, которые Марк Антоний уже собрал в Риме. Брут и Кассий, предводители движения, не могли выехать за пределы Италии. Они были преторами, избранными на год, и по закону не могли отсутствовать в городе более восьми дней. Они испросили, испив чашу унижения, у консулов и сената разрешение покинуть город на десять дней, где их личная безопасность была не гарантирована, однако, не нарушая старого обычая и условий, они не могли последовать за Требонием. Их будут держать если и не в Риме, то, во всяком случае, в Италии до последнего дня декабря – до того времени оставалось еще семь месяцев. Марк Антоний не мог вернуть Децима Брута и Требония, но он мог понять цели первого и проследить за ним, за что он и принялся. Октавий едва успел покинуть Путеолы на пути в Рим, когда Цицерон узнал о предстоящем 1 июня заседании сената, который должен перераспределить закрепленные ранее провинции. Он понимал, что это значит, и решил – не слишком охотно, но решил – быть там.
Марка Антония не было в Риме, когда Октавий со своими спутниками, ярыми приверженцами Цезаря, прибыл в город. Антоний объезжал юг Италии, в частности, он был в это время в Мизее, что лежит через залив от Путеол, чтобы возобновить контракт с ветеранами Цезаря. Во всяком случае, избирателям Октавия представлял Гай Антоний, брат консула. Когда тот был представлен и формально принят, он начал процедуру заявления своих прав на наследство. Он высказал свое право стать Гаем Юлием Цезарем Октавианом вместо Гая Октавия. Отныне он будет зваться Октавианом.[8]
По возвращении Марка Антония Октавиан был вызван к нему. Состоялась весьма странная беседа. Октавиан высказал свое мнение о том, каким образом Антоний взял все дела в свои руки и пошел на компромисс с убийцами Цезаря. В этом пункте молодой человек был с ним не согласен. Наконец, Октавиан напомнил Антонию об огромной сумме, принадлежащей Цезарю, которой он завладел, и потребовал уплатить ее ему, чтобы он мог выполнить условия завещания своего приемного отца.
8
В письме к Аттику после 18 мая Цицерон называет молодого человека Октавием. Но уже в конце июня он называет его Октавианом («Письма к Аттику», XV, 2, 12).