– Мужик, я тебя вижу в первый раз. Ты звонишь ко мне, а не к себе. Понимаешь?
Он посмотрел на меня тупым бычьим взглядом и попер в открытую дверь. Я дал ему по морде, и он повалился на спину, с шумом ударившись о плиту лестничной клетки. Я захлопнул дверь. Сердце стучало, и кровь пульсировала во всем теле. Я посмотрел в глазок. Мужик поднялся, пробурчал что-то типа «поганец» и снова позвонил в дверь. Я тихонько открыл дверь и выскочил на площадку.
– Ну, что блядь, будешь еще звонить?
Я начал молотить его кулаками и ногами. Он упал, я схватил его за плечи и поволок вниз. Давно не чувствовал такой злости. Из его разбитого носа текла кровь.
– Еще раз позвонишь, убью на хуй.
Мы с ним были на площадке этажом ниже, и я надеялся, что теперь он будет звонить уже не ко мне. Я вернулся в квартиру и начал одеваться, чтобы пойти купить пива – надо снять стресс. Когда уже собирался выйти, в дверь опять позвонили. Я резко открыл дверь. Мужик смотрел на меня стеклянными глазами. Из носа текла кровь, которой были вымазаны губы и подбородок. Я почувствовал усталость. У меня даже не было сил больше его бить – на него это не действовало, он был как зомби. Я оттолкнул его, захлопнул дверь и спустился на один пролет вниз.
– Лучше уходи. Чтоб, когда вернусь, тебя здесь не было.
– Открывай, поганец.
В магазине я купил четыре бутылки пива, одну открыл и сел на лавке у подъезда. Небо было все таким же серым и неопределенным. Домой не хотелось идти из-за этого придурка. Что с ним делать?
Я поднялся по лестнице. Мужика не было. Только на ступеньках лежали расческа и обкусанный коржик.
Я вошел к себе, включил опять кассету «Аквариума» и стал пить пиво. Странно, почему я так испугался, когда бил его? Он же не был опасен, он не собирался сопротивляться. Даже жалко его как-то. Глупо получилось. Я давно никого не бил. Хотя, наверное, он все равно ничего не почувствовал, потому что пьяный.
Я уснул и проспал почти до вечера. Планов никаких не было и, хуже всего, вообще ничего не хотелось делать. Но я убедил себя, что еще один вечер с пивом и телевизором мне не нужен. Лучше куда-нибудь поехать, что– то сделать, а не ждать, пока что что-то произойдет само.
Решил пойти в клуб. Рок-н-рольный, даже панковский. Я там часто тусовался лет пять назад, еще в институте, и знал, что он существовал до сих пор.
Я надел майку «Marilyn Manson» – единственную свою «музыкальную» майку, которая попала ко мне, в-общем, случайно: я не очень любил Мэнсона, хотя альбом «Mechanical Animals» мне нравился, особенно песня про то, что все мы играем в каком-то поганом «dope show».
У метро купил еще пива, сидел на скамейке, пил, злился на мудака, который обосрал мне весь день своими звонками в дверь, но постепенно добрел, и мне даже становилось жалко этого старого, в общем, дядьку, у которого, наверное, есть дети и внуки, а он, упитый в жопу, ходит по чужим домам без штанов и получает по морде от таких как я…
У входа в клуб толпилась альтернативная публика лет шестнадцати-семнадцати. На их фоне я казался себе старым дядькой, но мне было до жопы. Я не ожидал встретить знакомых: те, с кем еще контактировал, сюда не ходили, а остальных просто не помнил и вряд ли бы узнал.
На афише были незнакомые названия групп, которые я прочитал и тут же забыл. Я купил билет и подошел к охраннику. Тот лениво обшманал меня, а парень из клуба поставил мне на запястье печать – на ней стояло 17-45 и название кинотеатра, которое размазалось и было нечитаемым. Такую печать, наверное, ставили на билетах в кинотеатр. Я поднялся по лестнице наверх – сцена и бар были на втором этаже. Народу было немного. На сцене никого: или еще вообще не начинали, или перерыв между группами. Возле сцены и в баре тусовалась все такая же молодежь лет на семь-восемь младше меня, и я снова почувствовал себя старым. Чтобы убить эти мысли, пошел в бар, купил пива и сел за столик, на единственный свободный стул. Возле меня сидели двое коротко стриженых крашеных чуваков. Еще два десятка таких же шныряли по бару, жали друг другу руки, обнимались, просто пиздели.
– У тебя, я вижу, майка «Мэрилин Мэнсон», – сказал один из моих соседей по столику.
– Правильно видишь.
– А у тебя правильная майка. За это стоит выпить, да?
– Ну, можно и выпить.
Он пошел к стойке и купил сто пятьдесят водки в графинчике и три пива. Я одним глотком допил свое пиво и отодвинул бутылку в сторону. Мы чокнулись, выпили водку и запили пивом.
– Я тебя здесь ни разу не видел, – сказал чувак.
– Я здесь лет пять не был.
– Ни хуя себе.
– Как здесь счас насчет баб?
– Как когда. По настроению. Иногда снимешь, пососешься за занавеской, а сегодня как-то не прет.
Я про себя усмехнулся. Наверняка, пацаны еще живут с родителями, и «жилплощади» свободной у них нет. Так что, максимум, на что они могут рассчитывать, так это пососаться с пьяной подружкой за вонючей заблеванной занавеской. Я потерял к ним интерес.
На сцене настраивалась какая-то команда. У меня в бутылке еще оставалось пиво, и я медленно допивал его. Народ постепенно прибывал, и вокруг становилось все больше здоровающихся друг с другом, обнимающихся и просто пиздящих подростков. Мои соседи по столу куда-то отвалили, ничего мне не сказав, но я особенно не расстроился.
Группа начала играть, и я переместился из бара к сцене. Совсем молодые пацаны – лет по шестнадцать-семнадцать – рубили хард-кор. У гитариста-вокалиста широкие штаны с карманами на коленях свисали так низко, что должны были вот-вот упасть. Несколько пацанов такого же вида – в широких штанах и бесформенных майках – устроили «мош-пит»: прыгали под музыку, сталкиваясь между собой. Остальной народ отступил от сцены, освободив им небольшой пятачок.