Но беды Августа на этом не кончились. Если все его любимцы умирали юными и цветущими, то оставшиеся в живых родичи наносили ему удар за ударом. Август, заботясь о духовном здоровье государства, издал законы против безнравственности. И кто же стал их первой жертвой? Юлия, его единственная дочь! Отец вынужден был сослать ее на остров. Но вскоре за ней последовала и внучка. Последний же оставшийся в живых внук был так зол и дик, что дед и его отправил в изгнание. Принцепс, говорят, был в отчаянии. Он не мог слышать имени своих согрешивших детей. Ему казалось, что при этом прикасаются к открытой ране. Он твердил:
— Лучше бы мне и бездетному жить и безбрачному сгинуть! (Suet. Aug., 65).
Но этого мало. Август был отцом нежным и заботливым. Но в ответ на все свои ласки он все время ощущал в детях скрытую враждебность, почти ненависть. Юлия еще до своей ссылки, говорят, ненавидела отца. У Ливии было двое сыновей, Тиберий и Друз. Оба жили в доме Августа и он относился к ним как к родным детям. Так вот, Друз, оказывается, тайно мечтал о свержении монархии и восстановлении республики. Тиберий же внезапно заявил, что хочет уехать из Рима и жить частной жизнью. А когда испуганные родители хотели было ему помешать, он отказался от пищи. Когда же умер старший внук Августа и он задумал оставить власть второму, Гаю, он тоже неожиданно заявил, что хочет уехать из Рима и жить частной жизнью. Похоже, все дети мечтали бежать из его дома. Ни богатство, ни блеск неземного могущества не могли приковать их к этой золотой клетке. Но почему же, почему? Этот вопрос должен был не раз задавать себе принцепс. Что-то было в этом доме тяжелое, страшное.
Что же это было? Я вижу две причины. Август отдал жизнь и душу ради власти. Мог ли он щадить своих родичей? Всех их, одного за другим, приносил он в жертву этому идолу. Была у него любимая сестра Октавия, кроткая, нежная, любящая, скромная, идеал римской женщины. Когда буйный союзник Антоний стал проявлять своеволие, Август задумал крепче привязать его к себе, выдав за него Октавию. Ему и в голову не пришло, что Антоний жесток и развратен, что Октавию он не любит и этот брак разобьет ей жизнь. И действительно. Антоний терзал жену непрерывными изменами. Но она все сносила и еще защищала его перед братом. Больше всего она боялась новой войны и стремилась помирить брата и мужа. «Если зло восторжествует, — говорила она, — и дело дойдет до войны, кому из вас двоих суждено победить, а кому остаться побежденным — еще неизвестно, я же буду несчастна в любом случае» (Plut. Ant., 35). Вскоре Антоний окончательно бросил ее ради Клеопатры. Он написал ей грубое письмо, где приказывал убраться из его дома. «Она ушла, говорят, ведя за собой всех детей Антония… плача и кляня судьбу за то, что ее будут числить теперь среди виновников будущей войны» (ibid., 57). Эти дети Антония были рождены от первого его брака и от самой Октавии. Вскоре к ним прибавились дети Антония от Клеопатры. После Акциума Октавия взяла их к себе и воспитывала вместе с остальными. Всего их было у нее девять.
Но больше всего любила она старшего, Марцелла, рожденного ею от первого мужа. Но он скоропостижно умер двадцати лет. Октавия с тех пор решила умереть для мира. Она объявила, что вечно будет носить траур и вечно скорбеть. Между тем жизнь готовила ей новый удар. Марцелл был не только любимцем Октавии, его обожал Август. Его он и назначил наследником, а для этого женил на своей дочери Юлии. После его смерти надо было подумать о преемнике. Август остановил свой выбор на своем старом соратнике Агриппе. Его он и решает женить на овдовевшей Юлии. Но на беду Агриппа был уже давно женат, причем женат на дочери Октавии, сестре Марцелла. Но Августа это не смутило. «Он стал просить сестру уступить ему зятя» (Suet. Aug., 63). И кроткая Октавия, как всегда, смирилась. Она сама уговорила дочь, сестру Марцелла, развестись с мужем, чтобы тот мог жениться на юной вдове Марцелла!
Мне кажется, Октавия должна была чувствовать себя глубоко несчастной. Точно так же поступал Август и со своим пасынком Тиберием. После смерти Агриппы он вспомнил о нем и, разумеется, решил его женить на Юлии. Но Тиберий обожал свою жену, а о Юлии не мог думать без отвращения. Но на эти мелочи не обратили внимания. Тиберию строго приказано было немедленно оставить жену, кстати, дочь Агриппы, и жениться на вдове того же Агриппы. «Для него это было безмерной душевной мукой. К Агриппине он питал глубокую сердечную привязанность, Юлия же своим нравом была ему противна… Об Агриппине он тосковал и после развода; и когда один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что приняты были меры, чтобы она никогда больше не попадалась ему на глаза» (Suet. Ti., 7). С каждым годом Юлия становилась ему все ненавистнее. Многие считают, что причиной его добровольного бегства была именно она — ведь он не мог с ней развестись и уже буквально не мог видеть.