Посадка заняла ещё несколько дней, после чего вход каждого дома украсился ёлочками, а тут появился Эдеварт, и Август тотчас привлёк и его к делу, они ходили от дома к дому с лопатами и мотыгами, всё выглядело очень даже лихо. Но поскольку в конце концов каждый клочок земли оказался занят, Август подарил целую партию саженцев Родерику, и вышло здорово: ни один из саженцев не пропал, а молодой человек добрался со своим сокровищем до Северного посёлка, где очень удачно распродал все деревца по отдельности. Так что предприятие Августа нельзя было назвать совершенно провальным.
Ну а как насчёт зерна и другой провизии для нас? — спрашивали люди. До поры до времени Августу удавалось их урезонивать, но теперь люди лишились покоя, нужда подпирала. Я послал телеграмму, говорил Август. Ну ладно, отвечал народ. Так они прождали ещё несколько дней, занимая друг у друга по миске муки, но потом, утратив остатки достоинства и терпения, снова подступили к Августу. Кончилось тем, что, прихватив Эдеварта, Август перебрался в Верхний Поллен с остатками ёлок, причём перебрался втихаря, ночью, проще сказать, сбежал.
Одному Богу известно, была ли хоть малейшая справедливость в том, что Августа практически вынудили бежать из Поллена. Но в результате два старых друга вновь стали заниматься одним делом. Поначалу они держались очень бодро, шагали с гордо поднятой головой от одного двора к другому и предлагали свои растения, но дела шли неважно, ведь за проданные ёлочки друзья хотели получить наличные, а Верхний Поллен тоже обеднел, недостаток в еде начал сказываться и здесь, хотя урожай уже был собран.
— Ёлки? — удивлялись люди. — Да разве они будут здесь расти?
— Если не будут, вы получите свои деньги обратно.
На всякий случай Август несколько сократил время, в течение которого маленьким ёлочкам предстояло, по его словам, стать высокими шумящими деревьями. Теперь он утверждал, что уже спустя пять лет они будут тешить взор своей красотой.
Но это ещё не решало проблему, народ спрашивал, как себя ведёт местная знать, покупают ли саженцы ленсман, и пастор, и доктор? Вы лучше с них начните!
Тогда друзья пошли к доктору, с которым Август был знаком; доктор оказался очень даже достойным человеком и купил пятьдесят декоративных ёлочек. А когда они сажали деревца, между ним и Августом произошёл в высшей степени загадочный разговор.
Один спросил:
— Ну, как дела, Август, всё в порядке?
— Да, — отвечал другой, — с меня хватит. Я вполне здоров.
— Тебе ещё шесть месяцев терпеть.
— Ну вот ещё!
К согласию они прийти не сумели, всё спорили насчёт этих шести месяцев. Август считал, что это слишком долго, но доктор даже и говорить об этом не хотел.
Август, вне себя:
— А я вас и не спрашиваю! Моряки плевать хотели на то, что говорят доктора! Мы поступаем, как захотим!
Доктор:
— Только попробуй!
— Вот возьму и попробую!
— Тогда я в тот же день повешу объявление, где всё расскажу о тебе!
— Да вы никак спятили?! — возопил Август. — Нет, нет, вы этого не сделаете!
— Ты прав, не сделаю, я всё же надеюсь, что ты будешь вести себя как порядочный человек. — И с этими словами доктор ушёл.
Август поглядел ему вслед. От негодования у него аж дыхание перехватило. Немного погодя он вроде бы пришёл в себя и занялся посадкой.
— Эдеварт, ты слышал, что он говорил? — спросил Август.
Эдеварт что-то пробормотал. Август, всё больше успокаиваясь:
— Я мог бы дать ему как следует, понимаешь? Однако нельзя забывать, что он купил пятьдесят ёлочек.
— Нельзя, — согласился Эдеварт.
— Но всё равно, скажи он ещё хоть одно слово, я бы убил его на месте.
— Убил бы, — согласился Эдеварт.
— Тюкнул бы лопатой и убил! — продолжал Август, разгорячась. — Я уже был готов это сделать, я должен был ему показать, с кем он имеет дело. Это ж надо такое, объявление повесить в лавке! Небось не повесит!
— Не повесит, — сказал Эдеварт, — это вряд ли.
— Если ему дорога жизнь, он этого делать не станет, и хватит об этом. Как, по-твоему, Эдеварт, он понимает, что со мной шутки плохи?
Эдеварт опять что-то пробормотал.
Тем временем они посадили последние ёлочки. Август был какой-то задумчивый и беспокойный. Потом вдруг сказал:
— А теперь, Эдеварт, ступай первым. Я приду попозже.
— Ты что, не пойдёшь со мной?
— Нет, не пойду. Я уже ходил к этим господам и здорово им врезал, что пастору, что ленсману.
Эдеварт:
— Всё-таки лучше бы ты пошёл со мной. У тебя и язык лучше подвешен.
— Да я следом приду! Ступай к ленсману, расскажи ему, что доктор взял сто ёлок, тогда он возьмёт двести. Он ведь мужик с придурью.
Эдеварт уходит.
Этот рослый и грузный человек никогда не отличался особым мужеством и испытывал крайнюю робость, когда ему приходилось действовать на свой страх и риск, а получив где-нибудь отказ, он всегда кивал на прощанье и уходил без единого слова. Ох, Эдеварт, Эдеварт, как же он изменился со времён своей молодости! Вот что бы сделал на его месте Август? Расписал бы перед слушателями страны и континенты, где никто, решительно никто не может обойтись без этих декоративных ёлочек, дети видят их с колыбели, а старики, которые только и знают, что сидеть в креслах, дожидаясь, когда смерть придёт за ними, изнывают, если не могут выглянуть из дому, чтобы полюбоваться на эти деревца.
Но труды Эдеварта увенчались куда большим успехом, чем он мог ожидать; право же, он и сам был удивлён. Ему удалось вовлечь ленсмана в разговор, худо-бедно объяснить что и как, помянуть доктора, короче, он продал аж двести саженцев.
Через час появился Август, с весёлым выражением лица и крайне довольный.
— Пришлось ему отступить! — поведал Август. — Вот дурень, хотел повесить объявление в лавке — ну тут я ему показал. А ты, как я погляжу, сажаешь! И сколько же он взял? Двести! Ха-ха-ха! Ну, что я говорил!
Они работали на выгоне — красивый такой участок, летом там паслись телята. Эдеварт рыл ямки, Август сажал.
— Само собой, я снова наведался к доктору, — рассказывал он, — и неудивительно, что доктор как увидел меня, так сразу побледнел. Но я терпеть не могу, когда при мне кто-то плачет. И если взрослый мужчина поднимает лапки кверху, не стоит его больше наказывать. Я сроду на это не пойду. Значит, ты сказал, что доктор взял сто саженцев? Вот жалость-то какая! Нам, верно, следовало сказать: двести? Тогда бы здесь взяли все четыреста. Впрочем, я решил больше не хвастаться, не хочу, чтоб это вошло у меня в привычку.
Управившись у ленсмана, они двинулись в пасторат. Нет и нет, капеллан Твейто решительно не собирался покупать ёлочки! Чего ради он будет сажать здесь деревья? Когда он не сегодня-завтра уезжает!
— Так ведь можно постараться ради прихода, да и Поллен это украсит.
Оно, конечно, так, но капеллан полагает, что и без того достаточно сделал для прихода и для всего селения, хоть и на свой лад.
Август счёл его слова вполне убедительными. Но может, капеллан пожелает оставить по себе вещественную память?
Нет уж, пусть этим займётся его преемник. Какой смысл сажать деревья, когда сам он уже сидит на чемоданах?
Август:
— А как же доктор? Он, верно, тоже скоро уедет, но ведь взял же четыреста саженцев.
— Да неужели? Впрочем, у него и средств побольше, и жениться он не собирается, как я. Но так уж и быть, куплю-ка я у вас сто ёлочек, если вы ничего не возьмёте с меня за посадку.
Друзья сами выбрали место, куда сажать, и принялись за работу, однако на сей раз они сажали ёлочки в два ряда, вдоль дороги, как аллею вниз, к лодочному причалу, куда приставали лодки собравшихся в церковь прихожан. Но поскольку обойтись сотней ёлочек было никак невозможно, Август решил прибавить три сотни из своих запасов. Это решение он живописал в почти молитвенном тоне, что вот, мол, они трудятся на некоторым образом святой земле, а чьё-нибудь око, возможно, взирает на них с высоты небес.