Но логика монотеизма, в которой работал Августин, не оставляла ему приемлемых объяснений для страдания невинных. Августин допускает, что, когда Бог вызывает постигающие верующих бедствия, это вопрос наказания непризнанной вины, служащий полезным напоминанием о бдительности, или испытание веры (Против Фауста 22.20). Даже если они нисходят в смерть в этом страдании, заслуженная ими награда должна найтись на небесах (О граде Божьем 1.29).[3] Перенесение награды в область посмертного существования является классическим движением всех мировых монотеизмов, посредством которого они объясняют изъяны мира, чтобы оставаться верными нравственным принципам, установленным контролирующим все, как предполагается, Богом. Если здесь порочные благоденствуют, там они будут наказаны. Если праведники страдают, в будущей жизни они получат покой. Остается без ответа вопрос: если Бог контролирует все, какова цель великой игры, в которой награды и наказания распределяются в обратном порядке в этой жизни и в будущей? В любом случае, зачем награждать зло?
Эти вопросы уводили Августина все дальше и дальше от всех — донатистов и пелагиан, а равно и манихеев, — допускавших какую-либо самоправедность. Его защитой Бога от обвинения в играх и ниспослании незаслуженных страданий стало утверждение, что страданий без вины не бывает. Каждый является грешником, заслуживающим смерти. Только незаслуженная щедрость Бога спасает некоторых от надлежащего наказания (О граде Божьем, 14.1 -2).
Любое бедствие заслужено как урок, поскольку все мы грешники, нуждающиеся в постоянных напоминаниях о заслуженном нами справедливом наказании, чтобы призвать нас к признанию изобилующей Божьей благодати.
Такова логика монотеизма, делающая позицию Августина более чем простым приспособлением католицизма к государственной власти, изменение в идентичности церкви, появляющееся, когда она объединяется с государством. В действительности, христианская логика гонений оставалась последовательной и до, и после этого объединения. До Константина эта логика работала, объясняя преследование христиан другими; точно так же она работает и после Константина, чтобы объяснить преследование других христианами. Последовательность заключается в христианских представлениях о Боге, как абсолютном монархе космоса, а значит, логично и с необходимостью о Боге, допускающем или даже одобряющем в некотором смысле насильственный характер мира[4], о Боге, позволяющем или творящем подъем и падение государств, допускающем или вызывающем насильственное наказание целых народов, открывающем Себя в мученичестве Своих святых (Против Фауста 22.76). Августин доказывает:
Если служение служителей ветхого завета, бывших также глашатаями нового, состояло в приведении грешников к смерти, а служение служителей нового завета, которые также истолкователи ветхого, в том, чтобы быть приведенными грешниками к смерти, служение в обоих случаях воздавалось одному Богу, Который, меняя урок в соответствии со временем, учит и тех, и других, что временных благословений следует искать от Него, и что они должны быть оставлены ради Него, и что временные страдания посылаются Им, и их следует претерпеть ради Него. (Против Фауста 22.79)
Если Бог намеренно позволяет преследование Своих святых ради Своих целей, конечно же, Он позволяет святым преследование порочных и извращенных ради этих же целей. И если божественному чувству справедливости служат страдания всех тех, кто унаследовал грех Адама, конечно же, он принимает Своих святых как исполнителей этого правосудия над теми, кто отвергает прощение и своей непокорностью угрожает всему.
Монотеистический взгляд с необходимостью подписывается под тем, что Бог прямо контролирует все события в мире. Следовательно, временный успех нечестивых и безнравственных также в некотором роде отражает Божью волю. В Против Фауста Августин утверждает:
Когда война предпринята в послушание Богу, Который обличает, или смиряет, или сокрушает гордость человека, ее можно признать праведной войной; ибо даже войны, возникающие из-за человеческих страстей, не могут ни повредить вечному благополучию Бога, ни нанести ущерб Его святым; ибо в искушении их терпения и в испытании их духа, и в перенесении отеческого наказания они получают скоре пользу, чем вред. Никто не имеет никакой власти против них, но то, что дано ему свыше. Ибо нет никакой власти, кроме Бога, Который или повелевает, или попускает (Против Фауста 22.75)
Основываясь на Римлянам 13, он заявляет, что всякая политическая власть санкционирована Богом, и Бог установил, что подчинение политической власти является послушанием Божьей воле. Озвучивая эти логические выводы монотеизма, Августин помимо своей воли предсказывает классический аргумент Нюрнбергской защиты, что выполнение приказа законной власти не является преступлением независимо от любых человеческих стандартов добра и зла. По этой логике любое действие — будь то Махатмы Ганди или Адольфа Гитлера — может рассматриваться, как действие Божьей воли, поскольку оно было успешно совершено в мире, находящемся под абсолютным контролем Бога. Августин обладал блестящим умом, и его логика безупречна. Это следствие монотеистического мировоззрения, и следует смотреть на него так же прямо и смело, как это делал Августин.