Четыре дня он постоянно был на публике, присутствовал на параде в Венсенне, побывал на скачках в Лоншане, на торжественном представлении в Опере, на государственном банкете в Елисейском дворце, завтракал на Кэ‑д’Орсе, сумел преобразить холодок в улыбки, когда в театре, смешавшись в антракте с толпой зрителей в фойе, высказал галантные комплименты на французском одной знаменитой актрисе. Повсюду он выступал с изящными и полными такта речами о дружбе и о своём восхищении французами, об их «славных традициях» и «прекрасном городе», к которому он, по собственному признанию, привязан «многими счастливыми воспоминаниями». Он говорил о своём «искреннем удовольствии» от этого визита, о своей вере в то, что все старые разногласия, «к счастью, преодолены и забыты», что общее процветание Франции и Англии взаимосвязано, что укрепление дружбы является его «постоянной заботой». Когда Эдуард уезжал, толпа кричала: «Vive notre roi! Да здравствует наш король!» Бельгийский дипломат сообщал: «Редко можно наблюдать столь резкое изменение общего настроения, какое произошло здесь. Он завоевал сердца всех французов». Германский посол считал этот визит «весьма странным» и высказал мысль, что англо-французское сближение, rapprochement, явилось результатом общей нелюбви к Германии. В тот же год, после упорной работы министров, преодолевших немало спорных вопросов, это «сближение» превратилось в Entente, англо-французскую Антанту, договор о которой был подписан в апреле 1904 года.
Германия могла бы иметь свою Антанту с Англией, если бы её руководители, подозрительно относившиеся к английским намерениям, сами не отвергли заигрывания министра колоний Джозефа Чемберлена – сначала в 1899‑м, а затем в 1901 году. Ни находившийся в тени Гольштейн, ни направлявший из-за кулис германскую политику элегантный и эрудированный канцлер, князь Бюлов (Bülow), ни даже сам кайзер не знали точно, в чём именно они подозревают Англию, однако были уверены в её вероломстве. Кайзер всегда стремился заключить соглашение с Англией, но так, чтобы англичане даже не догадались о его желании подписать подобный договор. Однажды, под влиянием всего английского и родственных чувств во время похорон королевы Виктории, он позволил себе признаться Эдуарду: «Даже мышь не посмеет пошевелиться в Европе без нашего согласия». Так он представлял будущий англо-германский альянс. Но едва англичане выказали признаки готовности, кайзер и его министры стали действовать уклончиво, заподозрив какую-то хитрость. Опасаясь, что англичане будут иметь преимущества за столом переговоров, немцы предпочли вообще уйти от этого вопроса и положиться на постоянно растущий флот, дабы запугать англичан и заставить тех согласиться на германские условия.
Бисмарк советовал Германии опираться в основном на сухопутные силы, но его последователи, ни поодиночке, ни вместе взятые, не были Бисмарками. Он неуклонно добивался достижения ясно видимых целей, они же стремились к более широким горизонтам, не имея чёткой идеи в отношении того, чего именно хотят. Гольштейн был Макиавелли без политики и действовал, исходя из одного принципа: подозревать всех и каждого. Бюлов не имел принципов, он был так скользок, жаловался его коллега адмирал Тирпиц, что по сравнению с ним угорь казался пиявкой. Резкий, непостоянный, легко увлекающийся кайзер каждый час ставил разные цели, относясь к дипломатии как к упражнению в вечном движении.
Никто из них не верил, что Англия когда-нибудь придёт к соглашению с Францией, и все предупреждения на сей счёт, в том числе наиболее обоснованное – от посла в Лондоне барона Эккардштейна, Гольштейн отметал как «наивные». На обеде в Мальборо-Хаусе в 1902 году Эккардштейн видел, как Поль Камбон, французский посол, уединился в бильярдной комнате с Джозефом Чемберленом. Там в течение двадцати восьми минут они вели «оживлённый разговор», из которого послу Германии удалось подслушать только два слова – «Египет» и «Марокко» (в мемуарах барона не говорится, была ли дверь открыта или он слушал через замочную скважину). Позднее барона пригласили в кабинет к королю, где Эдуард предложил ему сигару «1888 Уппман» и сообщил, что Англия собирается достичь урегулирования с Францией по спорным колониальным вопросам.