— Их тоже поднимем?
Сынджеорзан кивнул:
— И они люди… И они терпели муки.
Не знаю, выразил ли он в нескольких сказанных после этого шепотом словах все, что хотел им сказать, но взгляды людей, полные надежды, устремились к проделанному осколками отверстию в углу вагона.
— Надо любой ценой расширить его! — сказал им Сынджеорзан, и люди согласились с ним:
— Надо, сами видим, что надо…
— Тогда за дело… Поднимите меня.
Мы приподняли его на своих плечах, и едва он ухватился за перекореженную жесть, как из-за противоположной стенки, из тормозной будки, донесся звук губной гармоники. Играли хорошо знакомую нам мелодию. И я спросил себя: «Что ждет нас по ту сторону вагона: свобода или смерть?» Гармоника играла безостановочно, и мы смотрели друг на друга с одним и тем же безмолвным вопросом. И странное дело: смерть на этот раз показалась нам столь глупой, столь неуместной, какой никогда не казалась до сих пор, хотя мы прошли через многие кровавые и жестокие бои. Может быть, только потому, что на этот раз ее угроза выражалась в столь необычной и даже издевательской форме — в банальной мелодии губной гармоники.
Не могу сказать, сколько времени мы слушали эти звуки, доносившиеся из тормозной будки за стенкой вагона. Помню только, что через какое-то время Сынджеорзан заулыбался:
— Ничего. Играйте, играйте… Шумите на здоровье…
И сразу мысли, из плена которых мы не могли вырваться, уступили место лихорадочным приготовлениям, как перед боем. И здесь мы должны дать бой, только бой другого рода, не похожий ни на один из тех, которые мы вели до сих пор. Бой, результат которого мы не могли предугадать, но через который все равно должны были пройти.
— Ко мне! — сказал я, и тут же вокруг меня собрались все, кто вышел живым из окружения, в которое мы попали. Всего нас оказалось пятнадцать человек.
— Пойте!
Все запели, чтобы заглушить песней шум, производимый Сынджеорзаном, который голыми руками отрывал куски дерева и жести от крыши вагона.
— Хватит!.. Когда услышите, что гармоника заиграла бэтуту [5], выходите вы, Панэ и Вова, — сказал Сынджеорзан и, ловко подпрыгнув, исчез в проломе.
Время словно остановилось. Мы с замиранием сердца прислушивались к каждому звуку. Весь вагон ждал в напряжении. Многие прильнули к стенке, из-за которой доносился звук гармоники. Казалось, слышно было даже биение сердец, в этой окаменевшей тишине, нарушаемой только стуком колес.
Тишину вдруг прорезал отчаянный крик долговязого:
— Не-е-ет! Я не хочу! Пусть он вернется сейчас же! Я десять дней подряд умираю, таская снаряды! Снаряды и мины! Я хочу жить!..
Я бросился к нему и заткнул ему рот ладонью.
Гармоника стихла. На секунду, две, три?.. Кто знает, сколько длилось ее молчание. Время будто замерло.
Потом гармоника возобновила свою монотонную мелодию. И вдруг она резко смолкла на половине такта. До нас донеслось несколько глухих ударов, а потом снова звук гармоники. На сей раз кто-то неумело исполнял бэтуту.
По вагону пронесся долгий вздох облегчения.
Я не мог сдержаться. Оставив долговязого на попечение других, я бросился к дыре в углу вагона.
— Поддержите меня!
Я выбрался на крышу, в непроглядную темноту и порывистый ветер, сопровождаемый Вовой и Панэ.
— Ложись! — шепнул ожидавший нас Сынджеорзан. — Ползком за мной к следующему вагону. Панэ, возьми этот автомат гитлеровца и стой на страже!.. — Потом схватил рукой меня: — Ты кто?
— Врынчану…
— Извините, господин младший лейтенант… Я подумал, что…
— Тсс!
Поезд по-прежнему мчался в темноту, а мы ползли по выгнутой крыше, боясь, как бы нас не сбросило на повороте.
Вдруг Сынджеорзан подал нам знак не шевелиться. Он спустился по стенке вагона на буфера, и через короткое время скрипнула дверь тормозной будки. Чей-то удивленный голос спросил о чем-то, но фраза оборвалась, что-то упало между рельсами, и гармоника снова заиграла бэтуту.
— Вперед, — шепнул я Панэ, и мы двинулись дальше.
Поезд взбирался теперь на трудный извилистый подъем. По обе стороны дороги тянулись еловые леса. Паровоз сбавил скорость и тяжело пыхтел.
Мы вместе с Сынджеорзаном сидели в будке вагопа, как раз там, где кончались три передних вагона с боеприпасами.
— Сынджеорзан, — сказал я, — тебе не кажется, что пора прыгать?
— Нет!..
— Лес вокруг, можем спасти всех людей, — настаивал я.
Сынджеорзан ничего не ответил. Он быстро выбрался из будки и вскарабкался на крышу вагона. Он отсутствовал около четверти часа, мы слышали его глухие шаги.
Вернувшись, он положил возле меня немецкий автомат: