Но в какой-то миг я уже не мог больше оставаться наедине со своими навязчивыми мыслями. Я приподнялся на ветках и заговорил:
— Бойцы!..
Это слово прозвучало торжественно и сурово. Солдаты, удивленные, повернули голову в мою сторону. Они тоже не спали, мне это было ясно, несмотря на всю накопившуюся в суставах усталость: без сомнения, их мучили те же навязчивые мысли, что и меня.
— Приказывайте, господин младший лейтенант, — от имени всех ответил Сынджеорзан.
Его голос показался мне таким же суровым и торжественным, как и мой. А именно в тот момент, по крайней мере, я не хотел никакой официальности. Мы даже внешне не должны были чувствовать расстояния, отделяющего нас друг от друга. Мы вместе прошли через ад, вместе спаслись, и нам предстояло так же, вместе, пройти такой же, а может быть, даже более трудный путь.
Я сел на свое место на ветках и начал заново:
— Дорогие мои… вы голодны, правда? У вас нет курева, правда?
Я заметил, как по их лицам пробежала улыбка. Они были кто моложе, кто старше меня. О некоторых из них я ничего не знал, потому что встретил их вчера в ночном эшелоне. Они даже не были солдатами. Среди них находился и тот долговязый. Он замкнулся в себе, но даже и на его лице мелькнула, хоть и слабая, улыбка.
— Это правда, господин младший лейтенант, но и вы голодны, и вам нечего курить, — ответил Момойю.
— Нет, для господина младшего лейтенанта я сохранил целую сигарету. Пожалуйста! Я бросил, больше не курю, — вмешался сержант Додицэ, протягивая мне сигарету. — Немного, правда, отсырела, но все же курить можно, — добавил он.
Я прикурил, затянулся пару раз и передал сигарету Сынджеорзану со словами:
— Вторая смена.
— И я тоже бросил, господин младший лейтенант.
— И я…
— У меня легкие больные… Надо бросать.
— А я курил просто так, для баловства…
Я оглядел их по очереди и потушил сигарету пальцами:
— Тогда и мне надо бросать…
В конечном счете сигарета обошла всех. Последним, обжигая губы, затянулся долговязый.
Мало-помалу мысли вошли в нормальную колею, люди поднялись, забросили за плечо оружие, и мы двинулись в путь — отыскивать дорогу к своим.
Не переставая лил дождь, холодный, мелкий, осенний дождь. Мы промокли до нитки. Лес казался бесконечным, тропинки были скользкими, и мы едва тащились. Нам было тяжело, нас одолевали невеселые мысли, а голод терзал наше нутро.
Первым упал человек с бородкой, с которым мы повстречались в вагоне. Он опустился на сырую землю и сжался в комок.
— Оставьте меня, вы служивые, у вас свои дела…
Додицэ взвалил его на спину, и мы двинулись дальше.
А человек с бородкой начал бредить:
— Еще добавь… И хлеба горбушку. Они служивые. Пришли все же…
— Молчи, молчи! Скоро доберемся, — мягко уговаривал его Додицэ, понимая всю бесполезность своих слов.
— Не знаю, не бывал я в этих местах… Куда доберемся?
— До дому… Видишь, вон свет впереди…
— Добавь, добавь, пусть все поедят… И я поем… Три дня не ели, пропади они пропадом… Сказали мне явиться на работу… Явился грузить шрапнель… И меня заодно в вагон…
— Помолчи… Надо, чтобы нас не обнаружили.
Через некоторое время человек с бородкой опустил голову на плечо Додицэ и замолчал. Так мы и несли его в обмороке по очереди до ручья, где остановились передохнуть. Там брызнули ему в лицо и на грудь холодной водой, и он пришел в себя. Грустно оглядев нас, он проговорил:
— Ступайте… Ступайте, мне все равно суждено было бы умереть, если бы они забрали меня с собой туда…
— Господин младший лейтенант, есть хочется. Если бы можно было выстрелить хоть разок, все было бы в порядке, — шепнул мне Сынджеорзан.
— Выстрелить? Ты с ума сошел, Сынджеорзан! — возмутился я.
Но ведь один выстрел мог бы означать, что у нас будет еда… Поджаренные на огне куски мяса… Я знал, что одного моего слова достаточно, чтобы превратить, как по мановению волшебной палочки, эту мысль в реальность. Но выстрел в этой глубокой ночной тишине мог означать и нечто другое… К тому же мы не знали, где находимся. Если бы у нас под рукой была карта… А теперь мы бродили в поисках хоть какого-нибудь ориентира. Мы определили лишь стороны горизонта и направлялись на юго-восток. Мы могли бы идти и в другом направлении, но не хотели выходить на открытую местность. Горы лучше скрывали нас.