— Пожалуйста, ваше превосходительство.
Пленный вздрогнул. Щеки его посерели, пенсне болталось на шнурке.
— Пожалуйста, ваше превосходительство, пожалуйста, — повторил сержант, и гитлеровец залепетал:
— Я говорит… Я говорит все.
И он затрещал как пулемет. Я едва успевал переводить:
— Их часть занимает позиции в городе, и они держат под огнем главный мост. Огневые средства: шесть пулеметов, пять противотанковых орудий. Он дезертировал. Он хочет живым вернуться домой. Он не член гитлеровской партии, но все же офицер. А офицер есть офицер. Офицер не должен быть предателем, он это очень хорошо знает, но он хочет жить. Война — это глупость, да, глупость, и он не хочет быть ее участником… Он сыт по горло нищетой, пропагандой и голодом…
— Где установлены огневые точки? — перебил его майор Дрэгушин. Пленный некоторое время молчал, будто пытаясь вспомнить, потом попросил лист бумаги и карандаш. За несколько секунд он набросал схему и протянул бумагу майору.
Мы нагнулись над схемой и принялись изучать ее. Все признали, что схема очень подробная, точная и ясная. Это говорило о том, что пленный не был рядовой птицей.
Однако схема гитлеровского капитана ставила нас в затруднительное положение. Если она соответствовала действительности, все наши приготовления шли насмарку. Сведения о противнике, которыми располагали мы, были совсем другими. Может, противник изменил боевой порядок, принял новую концепцию обороны? А если пленный лжет? Майор Дрэгушин внимательно изучал расположение противника и все время сравнивал его с данными, нанесенными на наши карты. В какой-то момент я увидел, как он взял цветной карандаш, готовясь внести изменения, но остановился, поднял глаза от карты и посмотрел куда-то поверх наших голов. Барабаня пальцами по карте, сказал:
— Надо доложить в штаб полка. — И после паузы добавил: — Я хочу, чтобы как можно больше наших добралось туда.
Я кивнул головой, согласились и другие, хотя, думаю, ни один из нас не понял, что именно хотел сказать майор Дрэгушин.
— И поэтому нам нужно быть уверенными, что схема отражает реальное положение! — добавил майор и резко повернулся к пленному: — Учти, если ты нас обманул, ты будешь расстрелян!
Я перевел. Глядя в землю, немец ответил:
— Не лгу! Можете меня расстрелять, если…
— Отведи его в полк, — приказал майор, и Сынджеорзан повел пленного. Когда мы остались одни, майор снова схватился за сигареты. Он хотел прикурить, но его остановил зуммер полевого телефона. — Да, майор Дрэгушин. Здравствуйте, товарищ полковник! Да-да, знаю, спасибо! Спасибо! — Он положил трубку и сказал: — Полковник Памфилов желает нам завтра успеха. Они будут атаковать на нашем правом фланге… А все же насколько достоверна схема немца? Как вы думаете?
— Логически, господин майор, информация, поступившая от противника, сразу же ставится под сомнение, — ответил за всех капитан Комэница.
— Логически — да, и я понимаю это. Правильнее было бы действовать на основе наших данных. Так мы и поступим, но если данные пленного верны? Посмотрим, как решит штаб полка…
Целый час прошел в томительном ожидании. Наконец зазвонил телефон.
— Нам приказано выслать разведку, чтобы проверить данные пленного, — сообщил майор нам после того, как поговорил по телефону.
— Господин майор! — раздался в укрытии голос Сынджеорзана, вернувшегося из полка.
— Что случилось, сержант?
— Ничего, господин майор… Можно я пойду проверю? Дайте мне телефон, катушку провода и копию схемы. Как стемнеет, так и отправлюсь.
Установилась глубокая тишина. Сынджеорзан переводил от одного к другому то вопросительный, то недоумевающий, неспокойный взгляд. И поскольку майор молчал, он добавил еще один аргумент:
— Я надену форму немца… Конечно, если вы мне разрешите…
* * *Та ночь была самой тяжелой за все время войны, хотя не слышно было выстрелов ни одного орудия, не стрекотал ни один пулемет. Та ночь была границей между сегодняшним днем и завтрашним, которого мы все страстно хотели дождаться и в котором хотели пожить. Это завтра давно горело внутри нас, но теперь мы воспринимали его наступившим. В честь этого завтра солдаты выкуривали в укрытиях последнюю сигарету перед атакой, во имя его Сынджеорзан вместе с еще несколькими бойцами пробирался через плотную и тяжелую темноту, в которой слышался только шелест неубранной кукурузы, раскачиваемой слабым ветром…
Думаю, так звучали строчки, написанные на другой день после боя в моем фронтовом дневнике. И теперь я их восстанавливаю без труда. Я хорошо помню майора Дрэгушина, в напряжении склонившегося над телефоном и спрашивающего каждую секунду: