Однажды я послал Елизавете Аветовне свою книгу о трагической судьбе героя Чернобыля летчика-испытателя АД. Грищенко: чернобыльская трагедия была особенно близка киевлянам. Заодно попросил ее рассказать о себе. Она ответила: «Боюсь, что мне придется разочаровать Вас. Рассказывать о себе я не умею, и, откровенно говоря, не хотелось бы где-то фигурировать в качестве примера для подражания». Я и раньше, вполне сознавая масштабы этого удивительного человека, пытался при наших нечастых встречах узнать о ней возможно больше…
Впервые я услышал о ней на практике в ОКБ O.K. Антонова в 1959 г. Тогда, будучи студентом-дипломником МАИ, я предпочел в качестве места преддипломной практики не ЦАГИ в Жуковском, куда был уже распределен на работу, а ОКБ Антонова. Киев я выбрал неслучайно: ОКБ Антонова, и это было очевидно даже молодому инженеру, имело свое собственное лицо. Уже тогда Шахатуни играла в ОКБ настолько большую роль, занимала столь высокое положение, что я не мыслил подойти к ней и видел ее лишь издалека, на заводском митинге при выкатке из сборочного цеха первой опытной машины Ан-24.
«Прочнистом, — писала Елизавета Аветовна в ответном письме, — я себя считала с раннего возраста, где-то около десятилет, когда мне объяснили, что балки, на которых держалась крыша нашего дома, выбраны специальным расчетом, они прочны, и мы можем спокойно жить в этом доме. Это меня поразило, заинтересовало, и после, в студенческие годы, самыми любимыми моими предметами были сопротивление материалов, строительная механика и расчет на прочность самолета. Читал нам этот курс известный прочнист, будущий начальник ЦАГИ С. Н. Шишкин. Читал он прекрасно, увлекательно, и мне он посоветовал выбрать эту профессию».
В некоторых публикациях можно прочесть, что происходила Елизавета Аветовна из рода знаменитого в Армении просветителя, поборника дружбы с Россией Хачатура Абовяна. Сама она говорила, что ей это неизвестно. Отец ее, выпускник юридического факультета Московского университета, из дворян, был учителем Эриванской духовной семинарии и вошел в историю Армении как член ЦК партии «Дашнакцутюн». В советское время это было не лучшей аттестацией.
С самого начала учебы в МАИ Елизавета Шахатуни участвовала в проектировании и строительстве планера. Вместе с другими создателями планера она начала летать на нем на подмосковной планерной станции. Очень скоро студенческую конструкцию «разбили в щепки» и перешли на учебные планеры Олега Антонова, которые стал выпускать планерный завод. «Летать я так и не научилась, — признавалась Елизавета Аветовна, — видимо, к этому не было способностей». Но к прочности она прикипела…
После окончания с отличием МАИ в 1935 г. Елизавета Шахатуни по распределению работала в КБ С.В. Ильюшина в неинтересной ей бригаде оборудования. В 1936 г. она перешла в качестве единственного прочниста в КБ Антонова на тот самый планерный завод. Вскоре они поженились, а в 1948 г. у них родилась дочь Анна.
Когда в 1938 г. производство планеров закрыли, Елизавета Шахатуни перешла в КБ С.А. Лавочкина, где участвовала в создании самолета ЛаГГ-3. В 1941 г. она вновь как главный прочнист рядом с O.K. Антоновым, которому поручили создание десантно-транспортных планеров. В годы войны их использовали для доставки продуктов в блокадный Ленинград, антифриза для танковых моторов в сражавшийся Сталинград, патронов и медикаментов партизанам. С тех пор Елизавета Аветовна участвовала в создании всех планеров и самолетов ОКБ Антонова. Перерыв, с одобрения мужа, был лишь с 1943 по 1945 гг., когда она работала в ОКБ А.С. Яковлева. Там она прошла хорошую школу в бригаде прочности при создании знаменитых истребителей, в частности, и при разработке одного из первых отечественных реактивных самолетов Як-15. Бригадой прочности руководил известный в авиапромышленности специалист, один из авторов первого справочника по прочности самолета С.Я. Макаров. «У него я научилась работе над созданием реального самолета, — писала Елизавета Аветовна. — Научилась принимать инженерные решения под собственную ответственность, обрела чувство уверенности в себе».
Когда в 1946 г. было создано ОКБ O.K. Антонова в Новосибирске, Е.А. Шахатуни возглавила в нем работы по прочности. Все основные авиационные КБ Советского Союза работали, как известно, в Москве. Особенность КБ Антонова, на которую указывала Е.А. Шахатуни, заключалась в том, что оно всегда находилось вдали от научных институтов отрасли и руководства авиапромышленности. Шесть послевоенных лет КБ работало в Новосибирске, а с 1952 г. — в Киеве. «Это обстоятельство, — говорила Елизавета Аветовна, — научило нас большей самостоятельности, мы создали свою экспериментальную базу. Наша прочностная лаборатория не уступает лаборатории ЦАГИ как по габаритам, так и по оснащенности. Мы имеем виброакустическую лабораторию, аэродинамическую трубу и многое другое. Я думаю, что это пошло нам, и, в частности, мне, на пользу, потому что мы научились работать без нянек. Впрочем, необходимые консультацию и помощь мы все же получали — и, в частности, от ЦАГИ».
Елизавета Аветовна как главный прочнист ОКБ Антонова теснейшим образом была связана с ЦАГИ и пользовалась исключительным уважением не только у прочнистов, но и у аэродинамиков института, не только у рядовых исполнителей, но и у руководителей. Этим она была обязана своим знаниям, опыту, никогда не изменявшему ей здравому смыслу, твердым убеждениям, интеллигентности.
«Моя профессия стала для меня особенно интересной, когда возникли вопросы усталостной прочности и ресурса конструкции. Наука по этим вопросам не была разработана в начале моей работы в области прочности, и на моих глазах она начала развиваться. С самим понятием усталости авиационных конструкций я познакомилась в начале пятидесятых годов по статьям доктора технических наук Н.И. Марина… С каждым годом наша работа в этой области совершенствовалась. Мы достигли для самолета Ан-24 максимальных значений прочностного ресурса по сравнению со всеми самолетами, созданными в бывшем Советском Союзе.
Перед прочнистами фирмы возникало много вопросов, связанных с безопасностью эксплуатации самолетов. Эти вопросы носят особую окраску… В чем заключается мой личный вклад в создание наших самолетов, об этом не мне судить. Время шло, возраст перевалил все пенсионные рубежи. Я попросила освободить меня от руководства. В настоящее время работаю как консультант. Меня радует то, что, отойдя от оперативной работы, я вижу, что кадры, которые остались на ключевых местах наших прочностных служб, работают слаженно и на высоком профессиональном уровне.
Все это я написала для Вас, чтобы Вы поняли, что ничего особенного не было в моей трудовой деятельности. Я росла вместе с фирмой от простого Ан-2 до Ан-124. Вот и все».
Потом я послал Елизавете Аветовне и Анне Олеговне Антоновой, выпускнице МФТИ в Жуковском, а ныне профессору математики Национального авиационного университета в Киеве, другую свою книгу — о летчике-испытателе С.Н. Анохине, которого они хорошо знали, и получил в ответ теплые, сердечные слова, которыми очень дорожу.
Елизавету Аветовну Шахатуни и ее мужа Генерального конструктора Олега Константиновича Антонова хорошо знала врач поликлиники ЦАГИ Антонина Трофимовна Борина. Они были душевно близки с Елизаветой Аветовной, и Антонина Трофимовна не без гордости говорила: «Она мне, по-моему, доверяла». А.Т. Борина была в свое время замужем за их общим другом планерной юности А.А. Бориным. В 1941 г. в Саратове он был осужден на 10 лет по 58-й (политической) статье и оказался в тех самых жестоких застенках, откуда мало кому удавалось выйти и где погиб академик Н.И. Вавилов. В своей книге «Преступления без наказания» Борин вспоминал о тех тяжелых днях: «Пришла еще одна посылка от Олега. Он никогда не давал мне повода усомниться в своих добрых чувствах, но, зная его непрактичность, не сомневался, что это дело рук Веты». Да, именно Елизавета Аветовна и Олег Константинович заботились о своем товарище, именно они в 1946 г. смогли вытащить его из нечеловеческих тюремных условий, добившись перевода в гораздо более щадящую «шарагу» в Таганроге. Борин никогда не забывал о тех, кто его вызволил и, по сути, спас: «Много лет спустя я узнал, что своим вызовом был обязан Олегу (точнее говоря, Вете, — ему бы такой шаг просто не пришел в голову). В ту пору Олег Антонов находился в Новосибирске и выполнял одновременно обязанности начальника СибНИИА и главного конструктора завода. Как рассказывала Вета, Олег жаловался: «Я пытаюсь опереться на моего заместителя по науке, а рука уходит в пустоту. Вот если бы у меня были Саша Борин и Борис Раушенбах…»