Истребителей не было, СПО «Береза» молчала. Уже решил выполнить вираж, но услышал голос Руцкого:«Смотри — работаю». Увидел разрывы в паре километров впереди, и сразу «заработали» несколько ЗУ. Значит, Руцкой вышел на цель точно, и по работе ПВО было ясно — цель серьезная.
Вернувшись, выяснилось, что один из группы не отработал— из-за облачности не увидел цель (не дошел). Разбор был более чем жестким. Я подумал тогда: «Вот так и стреляются». Но начальнику ВОТП полка подполковнику Краснощекову удалось успокоить Руцкого. Мы слетали еще на один удар и уехали отдыхать.
Днем Руцкой сходил на контроль удара на «спарке» МиГ-23. Результаты ему понравились, но по нему был сделан пуск из ПЗРК. Руцкой принял решение повторить налет. Он шутил: «Сходим, примем госэкзамены».
Работать должны были в сумерках, парами. Шли на двухминутном интервале. Мы наносили удар первыми, пока две остальные пары стояли в зоне ожидания западнее Хоста. После удара должны были отойти восточнее цели, проконтролировать работу группы, засечь ЗУ и вторым заходом их уничтожить. При подходе оказалось, что рассчитали не точно — солнце уже почти зашло, землю накрыла темнота, а мы были как нарисованные. Руцкой должен был заниматься целью, в мою задачу входил контроль работы средств ПВО по «Березе».
В этом вылете нас прикрывала пара истребителей МиГ-23, которые почему-то встали в вираж в 70 км северо-восточнее цели. При подходе «Береза» показала атаку F-16 на встречном курсе ниже нас. Я проинформировал Руцкого по второй радиостанции (мы использовали ее для связи между собой): «F-16 заходят в лоб, мы в «обзоре»..., мы в «захвате»...» Тут Руцкой сказал: «Цель под нами, заходим».
Свалили в ущелье крутой спиралью, сорвав атаку F-16. С первого витка вышли на «боевой» курс. «Цель перед нами — работаем». Снова загорелась «Береза»... «Сброс, вывод»... Мои ОФАБ-250 не сошли. Попробовал сбросить аварийно — с тем же результатом. Доложил: «Подвески не сошли». На выводе чуть отстал. «Береза» погасла.
К четвертой смене грач стал общепринятым символом штурмовиков
Ст. л-т С.Г. Пашко после вылета. Справа — летчики 4-й смены Махонин, Кукушкин и Кудрявцев на фоне одной из машин полка
Руцкой выводил вправо и пошел точно на закат. Я подрезал и занял свое место справа-сзади. «Береза» трудилась вовсю. Я только успевал докладывать: «Мы в «обзоре».., мы в «захвате»..., мы в зоне пуска..., сейчас будут пускать...». Но Руцкой упрямо шел на закат.
В эфире раздался спокойный голос ведомого 3-й пары: «Пуск». У них также были бомбы и по две С-24 (на всякий случай). Я подумал, что он пустил ракеты — но почему? И зачем об этом говорить в эфир? Скорость моя была больше из-за догона, и я прибрал обороты двигателей, чтобы не выскочить перед ведущим. И тут же почувствовал хороший удар, мой самолет бросило вперед. Аварийные сигналы при этом не загорелись. Я бросил взгляд в перископ, в зеркала: пламени не увидел, и обернулся влево, посмотреть назад... Но увидел проходящую над крылом ракету. Ее размеры (длина около 2 м) и вид соответствовали ракете «Сайдвиндер», применяемой F-16. Двигатель ее работал, угол набора был градусов на 10-15 больше нашего. Значит, пускали в упор, сзади, чуть ниже нас. Мелькнула мысль: «Сейчас сработает дистанционный взрыватель и ВСЁ...». Но вдруг ее траектория переломилась, «головка» захватила другую цель. «Клюнув», ракета пошла в горизонте и вошла точно в сопло правого двигателя самолета Руцкого.
Взрыв был ограничен броней двигателя. Успел подумать: «Пронесло». Но через мгновение самолет превратился в огненный шар, из которого торчали только кончики крыльев, которые складывались почему-то вниз. Шар плавно «прошел» мимо меня. Выхода кресла не было.
Тот же спокойный голос сказал: «Еще пуск». Пронеслась мысль: «Вот и всё». И тут же другая: «Чего сидеть, надо попробовать уйти». Я ввел самолет в правый разворот с максимальной перегрузкой (а под крыльями висели 2 ПТБ-500, 6 ОФАБ- 250 и 2 С-24). Развернувшись на 210° вывел. «Береза» молчала. Пройдя немного с этим курсом, услышал работу «Комара»[* «Комар» — аварийный радиомаяк.] и встал в вираж. Появилась надежда, что Руцкой жив. В эфире стоял крик — наши истребители прикрытия кричали, что видели взрыв в воздухе, и кто-то сбит. Комэск Дикий докладывал о вставших двигателях. Пришлось применить грубую ненормативную лексику (по-другому их было не остановить).