А еще есть мир увлечений Мигунова. Любую корягу он может превратить в деревянную скульптуру. Не растеряна и привитая мамой в далеком детстве любовь к музыке. Он прекрасно играет на аккордеоне и рояле, радуя близких не только классикой, но и рок-н-рольными мотивами. Не так давно стало известно и литературное дарование героя моего рассказа. Из-под его пера вышла книга-исповедь "Подарок судьбы". Написанная на профессиональном уровне, она подкупает искренностью, хорошим литературным слогом, подбором интереснейших фактов из жизни летчиков-испытателей. Я, как и мои знакомые, буквально проглотила ее и Вам советую.
В.В. Мигунов — давний друг и консультант нашего журнала, один из активных его авторов. Поздравляя с юбилеем, покоя не желаем. Он не для Вас, уважаемый Валерий Валентинович. Пускай Вашу жизнь всегда согревают дорогие Вам люди! Здоровья и удачи на всех жизненных дорогах!
Митрофан Чайковский
Публикацию подготовил Владлен Мараев/ Киев
Воспоминания летчика-наблюдателя (1914-1916 годы)
Окончание. Начало в "АиВ", № 6’2015.
Я крепко схватился за край кабинки и нагнул голову, что-то хлестало, царапало, рвало, у меня мелькнула лишь одна мысль: неужели смерть? Не может быть! Треск... и все стало тихо... и я сижу, как и раньше, расставив ноги, но уже на земле, вокруг меня обломки кабинки, торчит колесо, какие-то ветки. Игнатьев сидит по-прежнему передо мной, и с его шарфа на шее идет пар, на него льется кипяток из радиатора. Хвост "Вуазена" высоко над нами. Мотор умолк, к счастью, взрыва бензина не было.
"Вы не ранены?" — спрашиваю. — "Кажись — нет", — и встает вместе со своим сиденьем, к которому был привязан. Я хотел отстегнуть свой пояс-ремень, которым был привязан, он сильно давил, так как бензиновый бак нажал на меня сзади, но не мог расстегнуть пряжку. Сделав усилие все-таки встать, я почувствовал невыносимую боль в ноге и потерял сознание.
Пришел в себя уже в автомобиле, Модрах нашел нас. Мой шлем впереди был разбит ударом о приклад пулемета, но он спас меня. И вспомнились мне слова одного старого летчика: "Поверьте, что лес для нас — это подушка".
С Игнатьевым произошло что-то странное. Он поехал за новым "Вуазеном" и долго не возвращался. На запрос отряда был получен ответ, что он помещен в больницу для нервных больных.
Ранение мое осколком снаряда было пустое, но перелом ноги был с осложнениями, что затянуло мое лечение в Петербурге в Николаевском военном госпитале.
Спустя два месяца, я неожиданно получил извещение от генерала Шидловского[1 Шидловский Михаил Владимирович (1856-1918/1921) — действительный статский советник, генерал-майор, председатель правления акционерного общества Русско-Балтийского вагонного завода, на котором строились самолеты И.И. Сикорского. Инициатор создания и начальник ЭВК в 1914-17 годах. Расстрелян большевиками.], что я переведен на службу обратно в Эскадру воздушных кораблей, куда и должен явиться по излечении.
Это мне не улыбалось, тянуло в свой отряд. И, когда спустя некоторое время, пришло письмо от нового командира отряда штабс-ротмистра Надеждина[2 Надеждин Вадим Михайлович (1887-1958) — начальник 31-го КАО в 1915-16 годах, 12-го авиаотряда истребителей в 1916г. Участник Белого движения на Юге России, полковник. В эмиграции жил в Греции, Турции, Югославии, Германии, США.] с предложением вернуться в отряд, я подал ему об этом рапорт.
Но когда я уже мог ходить с палочкой, хотя окончательно еще не подлечился, то решил явиться вЭскадру. Генерал Шидловский принял меня очень тепло (ему нужны были офицеры) и назначил меня на корабль к штабс-капитану Макшееву[3 Макшеев (Мокшеев) Дмитрий Дмитриевич (1880-1916) — поручик, временно исполняющий должность начальника 31-го КАО в ноябре 1915 г., и.д. командира воздушного корабля "Илья Муромец XIII" в 1916 г. Погиб в воздушном бою 12 сентября 1916 г., похоронен немцами с воинскими почестями в общей могиле с экипажем.]. На мой докладов обстановке, он сказал: "Ну, мы еще посмотрим, вы наш коренной офицер". Сделав с Макшеевым всего два полета, я все-таки был переведен обратно в 31 -й авиационный отряд.
Спустя некоторое время я узнал, что корабль Макшеева погиб со всем экипажем в воздушном бою[4 Это была единственная подтвержденная воздушная победа немецких летчиков над самолетом типа "Илья Муромец".]. Немцы сбросили фотографический снимок похорон погибших с воинскими почестями.
Надеждин был оригинальный человек. Георгиевский кавалер, хороший летчик, но по характеру вспыльчивый и невоздержанный даже с начальником. Полеты на прежних аппаратах и разведки на высоте чуть ли не 200 м над неприятелем на нем сказались[5 Так, 8 ноября 1916 г. В. М. Надеждин был предан Киевскому военно-окружному суду за "порочащее офицера поведение в пьяном виде на станции Луцк, где оскорбил генерал-майора Гречко и подполковника Ясногурского", приговорен к 2-месячному заключению в крепость, но исполнение приговора отложили до конца войны.].
Модрах уже уехал по новому назначению, два наших моториста, унтер-офицер Михайлов и Кравцов[6 Михайлов Василий — старший унтер-офицер, на 1916 г. прапорщик, военный летчик 31-го КАО. Кравцов Тимофей Кузьмич (1889-1972) — выходец из крестьян, летчик 31-го КАО с 1915г. За боевые заслуги получил чин прапорщика (1916г.). После революции служил в ВВС РККА, затем более 30 лет работал в гражданской авиации. С 1949 по 1958 годы — начальник нескольких аэропортов в Украинском управлении ГВФ. Умер в Красноярске.] получили звание военного летчика. Среди новых наблюдателей выделялся поручик Вологодцев[7 Вологодцев (Гринштейн) Лев Константинович (1892-1938) — наблюдатель 31-го КАО в 1915-16 годах, начальник 31-го и 9-го КАО в 1917 г., 6-го КАО в 1917-18 годах, капитан. С февраля 1918 г. служил в РККА. Был комиссаром авиации и зав. оперативной частью при главкоме войсками РККА в Украине М.А. Муравьеве, нач. штаба воздушного флота 2-й Конной армии, нач. воздушного флота 1 -й Конной армии. На руководящих должностях в ВВС РККА до второй половины 1920-х годов. Репрессирован по обвинению в шпионаже в пользу Японии.]. Георгиевский кавалер, серьезный наблюдатель, всегда с шуточкой готовый идти на любой рискованный полет. Позже, при большевиках, он сначала сделал блестящую карьеру, но потом был расстрелян как сторонник Троцкого.
Отряд был уютно размещен в усадьбе помещика у деревни Парохонск. Вблизи или Пинские болота, или лес.
Однажды на полете с Кравцовым для корректирования стрельбы тяжелой батареи я передавал свои наблюдения по радиотелеграфу, недавно нами полученному, батарея отвечала мне условными знаками — полотнищами на земле около себя... Летать нужно было по линии стрельбы, и один раз "Вуазен" так подбросило, что я схватился за кабинку, чтобы не выпасть. В воздухе было совершенно спокойно. Можно думать, что это был близкий полет тяжелого снаряда, траектория которого на большую дистанцию поднимается высоко.
При возвращении назад Кравцов меня спрашивает: "Можете ли подержать ручку управления? Мне что-то нехорошо, голова кружится". Я взял через плечо ручку, это я иногда делал и раньше, снял с него шлем для лучшего обдувания и думал: вот положение, ведь его ноги на педалях руля управления, хорошо еще, что мы идем домой, но как спуститься? Я не знал, что он недавно перенес тиф и был еще слаб. Взяв управление, он спустился, как всегда. Я был горд своим управлением, но Надеждин его встретил криком: "Что это, Кравцов, такой-сякой, ты пьян что ли? Такие вензеля выписывал перед посадкой"...
"Вуазен" после вынужденной посадки в лесу
