Филипп Афанасьевич сложил письмо треугольником и написал адрес. Сзади незаметно подошел Петя Кочетков.
- А вы, дядя Филипп, сегодня рассказывать будете?
- Що такое?
- Про хана турецкого...
- Э, сынок, мне больше рассказывать не придется... - хрипловатый басок Филиппа Афанасьевича был заглушен ржаньем коня и тревожно-крикливой командой "Воздух!"
Из-за леса нарастал утробный гул, наполнял небо густым зловещим рокотом моторов. Казалось, земля начинает покачиваться, а могучие ели, сосны и молодые березки вздрагивать и шевелиться.
- В окоп, сынок! - крикнул Шаповаленко Пете, но мальчик, напуганный бомбежкой, схватил его за ногу и спрятал голову между коленями. Филипп Афанасьевич подхватил паренька на руки и побежал к щели. Там уж было битком набито. Казаки на руки приняли Петю.
Шаповаленко, пригнувшись, бросился к ближайшим елям, где были привязаны кони. На опушке неистово стучали зенитки. С замаскированной тачанки, вздрагивая кургузой мордой, бил пулемет. Над лесом бешено ревели моторы.
Пронзительный, жуткий вой пикирующих машин, свистящие звуки падающих бомб сливались, перемешивались с адским грохотом разрывов. Падали исковерканные деревья, летели вверх комья мерзлой земли, взрывы валили молодой орешник и ольшаник, заволакивая все смрадом и едким дымом.
Филипп Афанасьевич, сжимая в руках карабин, видел над лесом, в облачках разрывов зениток, кружившиеся самолеты. Казалось, это были стаи хищных огромных птиц. Бомба с пронзительным свистом ударилась около того места, где он только что писал письмо. В грохочущем вихре разрыва исчезла щель. Сквозь груды обломков, в клубах серого дыма, ползли, бежали, льнули друг к другу люди. Мчались кони с распущенными чембурами. Кругом слышался беспорядочный треск пальбы. Над верхушками деревьев низко прошел самолет. На его желтых огромных плоскостях чернела кричащая, точно скрученная из змеиных голов, свастика.
Филипп Афанасьевич быстро всунул в магазин обойму бронебойных патронов и начал бить в желтое обнаженное пузо самодета. Бил азартно, с неистовым ожесточением.
Гул моторов откатился влево. Над истерзанным лесом на миг выплыло сероватое облачко, из-за него неожиданно показалось затемненное дымом солнце.
К Филиппу Афанасьевичу на четвереньках подполз вымазанный в земле Володя Салазкин. Рядом, ошалело тычась мордой, прошел чей-то конь с оборванным поводом. Из-за дерева выскочил Яша Воробьев; подхватив чембур, он повел коня в кусты и хрипловато крикнул на ходу:
- Не маячьте! Сейчас еще прилетят.
- Ты ранен? - наклонившись к Салазкину, спросил Шаповаленко.
- Я? Нет. - Он утер рукавом мокрое, грязное лицо и одичало осмотрелся по сторонам.
- В щель угодила... Захар, Буслов, Петя... Щоб ты... Идем, может, кто...
Филипп Афанасьевич щелкнул затвором, выбросил из патронника стреляную гильзу и вскинул карабин на плечо.
- Я выскочил, - глухо бормотал Салазкин, - а их завалило. Бомбища, наверное, тонна...
Шаповаленко рванулся было к щели, но над лесом снова загудели самолеты.
- Назад! - крикнул Салазкин.
Филипп Афанасьевич, возвратившись, встал под елку и, скинув с плеч карабин, перезарядил его.
- Ты что, стрелять хочешь? Не смей! Демаскировка! - Салазкин поймал его за ногу. - Брось, пожалуйста, брось! Заметит!
- Цыц! - Шаповаленко, выругавшись, отшвырнул его ногой.
Самолеты без боевого разворота летели над лесом с предельной скоростью. Филипп Афанасьевич, загорясь кипучей яростью, начал стрелять по самолету. Вдруг над верхушками деревьев вынырнули тупоносые самолетики с красными звездочками. То там, то здесь вспыхивало яркое пламя трассирующих пуль. Шаповаленко опустил карабин. На лице его были и слезы и улыбка. Фашистов гнали наши истребители. Они стремительно неслись вслед за удаляющимися "юнкерсами". Повернувшись к Салазкину, Филипп Афанасьевич крикнул:
- Ха! Молодцы! А ты сукин сын! Рваный чобот! Визжит, як недорезанный хряк! Який тоби батько зробил, такого трусача? Ховайся, а то вдарю!
Казак, тряхнув карабином, повесил его на сук и, схватив саперную лопату, бросился к щели. У края обвалившейся ямы, отряхиваясь, стоял Торба. Из-под каски выглядывало выпачканное в глине лицо, над горбатой переносицей живо поблескивали улыбающиеся глаза.