- А когда выступать? - спросил Осипов у майора.
Почибут ответил, что на подготовку дано два дня.
- Добре, - кивнул Осипов удовлетворенно.
Почибут и Абашкин вышли.
- Елена Васильевна! - позвал Осипов.
Вошла Русакова.
- Вы меня звали, Антон Петрович?
- Я хотел поговорить с вами. Вы садитесь. - Осипов, заложив руки за спину, ходил из угла в угол. Лицо его было серьезным, даже строгим. Казалось, он решал сложную и ответственную задачу.
Сердце Елены Васильевны дрогнуло и заныло тревожной радостью. Ей показалось, что она поняла его без слов. Поняла своим женским чутьем и чистотой материнского сердца. Но это была ошибка.
- Вам надо уехать отсюда! - сказал вдруг Антон Петрович.
- Куда? Зачем? - спросила она чуть слышно.
- Не исключена возможность, что здесь начнутся сильные бои, - сказал Осипов. - Во что бы то ни стало надо отправить в тыл детей. По обстановке видно, что бои примут зимой затяжной характер, а с улучшением погоды начнется и бомбежка. Подвергать этому детей - преступление.
- Я бы давно уехала, но ведь никто не знал, что фронт так быстро приблизится к Москве. А теперь трудно выехать, все дороги забиты. Я никак не придумаю, как мне спасти дочь. - Русакова вдруг низко опустила голову и судорожно сжала руки.
- Если вы хотите, я вам могу помочь. Отвезете Петьку и Машу в Уфу, к моей сестре. Там у меня дочка. Ну и сами у нее останетесь. О билетах я похлопочу...
- Не знаю, как вас благодарить, Антон Петрович. - Елена Васильевна поднялась с места, наполненные слезами глаза смотрели доверчиво и ласково. Но Антон Петрович старался не замечать этого. На душе у него было совсем другое чувство.
Вошел коновод Федор Чугунов и доложил, что баня готова.
- А где Петя? - спросил Осипов.
- А он с ихней девочкой с горы на салазках катается.
- Добре, сейчас вместе пойдем. Комиссар уже там?
- Так точно. Он уже раздевается.
На краю села, под горкой, возле небольшой речушки, стояла баня. Маша с Петей, оседлав вдвоем салазки, хохоча и взвизгивая, катались вниз с горы.
Маша приветливо улыбнулась Осипову. Антон Петрович хотел было отослать детей домой, но жаль было нарушать их веселье. Кинув в ребят снежком, он вошел в баню.
Баня была вытоплена на славу.
- Ну и благодать! - Антон Петрович был в самом благодушном состоянии. Рьяно натирая мочалкой спину Абашкину, он говорил: - Понимаешь, Алеша, у людей бывает внешняя сторона жизни, которая, как коркой, покрывает настоящую жизнь.
- Понимаю, не все вещи таковы, какими они нам представляются. А ты не очень нажимай, а то шкуру сдерешь, - шутливо сказал Абашкин.
- А что, больно? Хорошо, буду осторожней. Ты прав, Алеша, прав. Я вот после четырех месяцев войны на все стал смотреть другими глазами. Жизнь во сто крат ценней стала. Видно, оттого, что на глазах гибнут тысячи жизней.
- Да еще каких! - вставил Абашкин.
- Ты знаешь, я нутром чувствую, что буду еще долго жить.
- Я догадываюсь, с какого часа это началось у тебя, - усмехнулся Абашкин.
- С какого?
- С того самого, как приглянулась хозяюшка...
- Ты вот все шутишь, а мне совсем не до шуток.
- Как раз я тоже не шучу. Может быть, я не так разговаривал, но мне от души хотелось помочь тебе разобраться в самом себе. Мне хотелось знать...
- Подожди! - перебил Антон Петрович. - Тебе хотелось знать, забыл ли я жену и как быстро залечивает жизнь раны?
- Да!
- Так я тебе должен сказать, что моя рана, пожалуй, не залечится никогда. Я понимаю, что прошлое невозвратимо, как и сама молодость, но это не забудется! У меня до того ярко перед глазами эта картина: Валентина прижимает к груди Витьку, а какой-то фашистский гад целится в них из автомата. Нет, этого я, брат, никогда не забуду! И тем более сейчас. Вот тут-то ты, милый друг, на прав со своим легкомысленным сватовством. Елену Васильевну я просто уважаю и болею за нее душой, как за всякую другую женщину, которую война застигла здесь врасплох. Ведь их место с детьми в глубоком тылу.
- Прости, что я другое подумал...
Договорить Абашкину не пришлось. За окном хлестко затараторили пулеметы. Огромной силы взрыв так встряхнул баньку, что, казалось, она вот-вот развалится.
Осипов бросился в предбанник, накинул на плечи бурку и выскочил на снег. Фашистский истребитель, беспрерывно стреляя, шел вдоль речки на бреющем полете. Над лесом, в полосе обороны первого и второго эскадронов, разворачивалось около двадцати "юнкерсов".
- Давай, Алеша! - вернувшись, крикнул Осипов.