- За каждый клочок земли, который нам приходится отдавать, мы зубами готовы держаться и бьемся насмерть! - зло проговорил Ковалев и неожиданно смолк.
Да, тяжело было говорить об этом сейчас, когда фашисты заняли Волоколамск и находились в семидесяти километрах от Москвы.
Но Ковалев, как и все его боевые друзья, твердо верил в то, что наступит перелом и они погонят гитлеровские полчища прочь от Москвы.
ГЛАВА 5
В эти дни полк Осипова стоял в резерве и готовил второй оборонительный рубеж в районе Язвищенских высот. Ковалев навещал Петропавловское почти ежедневно. Фроловская семья встречала его, как родного. Особенно рада была его наездам Ефимка. Веселая и непоседливая, она требовала музыки, песен и пляски, но в доме с некоторых пор поселились тишина и скука. Ольга и Евдокия ушли в Ивановскую МТС угонять тракторы и застряли где-то по дороге. Зинаида, закутавшись в теплую оренбургскую шаль, куда-то исчезала на целые дни, а вечерами читала. Иногда она запиралась с отцом в горнице, они шушукались и гнали Ефимку от замочной скважины. Только с приездом Валентина все озарялось ярким светом, как любила говорить Ефимка. Начиналась стряпня, игры и всякие интересные разговоры.
В такие дни Ефимка была наверху блаженства. Но самое интересное началось с того момента, когда она совсем случайно подслушала странный разговор между Валентином и Зинаидой. В этот день батарейцы топили у Фроловых баню. Сначала мылся Валентин с солдатами, потом Ефимка с Зинаидой. Родителей дома не было, они уехали в Москву навестить больную тетку. После бани Ефимка забралась на лежанку и, свернувшись калачиком, незаметно заснула. Разбудил ее негромкий голос Зинаиды. Она кому-то говорила:
- Я все поняла и все обдумала. Голову прятать под крылышко не буду.
- Но ты знаешь, что это очень опасно. К тому же ты такая красивая, возразил мужской голос, и Ефимка узнала Валентина.
- А почему разведчица должна быть дурнушкой? - рассмеялась Зинаида.
Ефимка едва сдержалась, чтобы не крикнуть, у нее больно сжалось сердце, когда узнала она, что Зина собирается быть разведчицей.
- Я повторяю - это смертельно опасно!
- А ты разве ежедневно не подвергаешь себя опасности?
- Я - другое дело. Я принимаю смерть в бою как должное.
- А почему же мне нельзя принять смерть в открытом бою, лицом к лицу с врагом?
- Там будет другая смерть...
- Думаешь, не знаю? - тихим голосом спросила Зина.
- Несколько дней назад ты сказала мне, что любишь, а сейчас объявила, что уходишь по заданию к немцам в тыл. У меня, понимаешь, такое состояние, как будто меня обманули, дали в руки счастье, а потом отняли.
- Я не подозревала, что ты так... - вдруг голос Зины зазвучал, как металлический. - Подожди! Предположим, что у нас есть ребенок. И вот ты, комиссар батареи, во имя спасения других жизней мог бы меня послать на смерть? Мог бы или не мог? Скажи.
- Смотря по необходимости... - глухо и нерешительно проговорил Ковалев с явным намерением оттянуть ответ на этот неожиданный и жесткий вопрос.
- Значит, при необходимости послал бы? - не унималась Зина.
- Знаешь, я тысячу раз пошел бы сам, но тебя не послал бы, - ответил он с твердой мрачностью.
"Ах, дура, дура, и что же она мучает его!" - кусая подушку, всхлипывала за печкой Ефимка.
- Нет! Такая возможность исключена, милый. - Зина встала и, заложив руки за спину, широкими шагами прошла по комнате. Ее тонкий профиль с нахмуренными бровями был недоступно красив. - Да, да, такая возможность исключена, мой милый, - продолжала она медленно и громко, словно любуясь своим сильным, гибким сопрано. - Исключена потому, что твоя жертва в данном случае напрасна, бесполезна и даже вредна. Представь, ты, как командир батареи, находишься около своих пушек, а я, как разведчица, сижу в Шитькове в маленьком подвальчике около рации. И вдруг верхний этаж моего подвальчика занимает немецкий штаб. Предположим, приехали генералы, полковники и дюжины три лейтенантов. Я тебе передаю: "Валя, второй дом от края подними на воздух". А ты отлично знаешь, что в подвале этого дома я, Зина. Поднимешь или не поднимешь?
На несколько минут комнату заполнила напряженная тишина. Валентин слышал, как бьется у него сердце, а слова, нужные слова уплывали куда-то все дальше и дальше.
- Поднял бы! - наконец решительно произнес он, но, немного подумав, оговорился: - Наверное, поднял бы! Ну, довольно об этом. - Он едва сдерживался, и голос его начинал срываться.
Зина подскочила к нему, обняла и расцеловала. Ефимка, не вытерпев, заплакала за печкой. Успокоив сестренку, Зина взяла скрипку и заиграла. Скрипка тихо и нежно пела. Видно было, что в песню эту Зина пыталась вложить всю свою молодость и то новое, глубокое чувство любви, которое она впервые переживала. Ей было приятно видеть, что Валентин слушает ее и, может быть, сейчас, в эту минуту, думает о том же, о чем думала и она.