В то утро, в честь праздника Советской Армии и ВМФ повара решили приготовить кроме чая и кофе еще и кисель, который пришелся по вкусу офицерам запаса, а оными были все пилоты АН-2 и технический состав. В помощь охотчанам были присланы звенья самолетов из Николаевска-на-Амуре и Благовещенска. Собралась компания из шестнадцати самолетов. Напившись киселя, жужжащая армада растворилась в северо-западном направлении.
Мы с Юрой Климовым везли соленую капусту в бочках в аэропорт Нелькан. Через час с небольшим слышим голос Бориса Ковальского:
– 4679, перейдите на свою.
Это означало переключиться по УКВ радиостанции на частоту, известную только своим экипажам.
– Что-то случилось, – заволновались мы.
– Петрович, живот режет, сил нет, что делать? – жаловался Борис.
– И у меня тоже – стонал Шагивалеев.
– У меня то же самое, – охали остальные командиры, как сговорившись.
Унитазы мы повыбрасывали для облегчения хвостовых лыжонков при подборе площадок с воздуха. В данный момент пройдена половина пути и возвращаться назад – чрезвычайное происшествие. Как командир звена, знающий способности своих подопечных, советую садиться на наледи больших размеров, выбрасывать бочки ближе к берегу, так как снег глубокий и с грузом можно не взлететь. Места посадки точно отмечать на картах, чтоб экспедиция знала, где находится их горючее. На том и порешили.
Минут через десять начали поступать доклады о благополучных посадках и лишь одного Павленко нигде не было слышно. «Может он кисель не пил или желудок сверхпрочный» – думали мы, пролетая рубеж выхода из Охотской зоны.
До Нелькана летели два часа двадцать минут и, быстро выбросив капусту, дозаправившись, взяли курс на Охотск. Через час полета услышали голос Павленко. Оказывается – он четыре часа ищет площадку на реке Уенме и все зря. Говорю ему:
– Толя, там орлиное гнездо на сосне.
– Я их уже штук десять гнезд нашел, а площадка как сквозь землю провалилась, – отвечает разгильдяй Толя.
– Какая высота у вас? – спрашиваю.
– 2400, – отвечает Павленко.
– У нас высота 2700 и за нами инверсионный след, берите курс 180 градусов, внимательно смотрите, минут через десять мы должны встретиться, – подсказываю Анатолию.
Небо иссиня-белое, видимость до горизонта и проскочить мимо друг друга мы не должны, если только Павленко над Уенмой, а не над какой другой рекой.
Раньше мне приходилось ругать его за леность вести детальную ориентировку, на что он отшучивался:
– Было бы на снегу написано: Улья, Мая, Маймакан, Аим, тогда бы другое дело, а то попробуй их узнать, когда все они одинаковые.
На этот раз Толя правильно определил реку и через семь минут радостно сообщил:
– Вижу вас, 4679.
Увидели и мы блудный самолет. Толя пристроился за нами и повели мы его на ледовую площадку. Снизились в расщелину сопок, пронеслись мимо орлиного гнезда, но площадки действительно видно не было. Внизу видимость была никудышней. Предупреждаю Павленко, чтоб немного поотстал, иначе на развороте в узкой долине немудрено и столкнуться, а сам размышляю: «Куда же исчезли 150 бочек? Не медведи же их попрятали!»
Выполнив стандартный разворот, вижу самолет Павленко, а прямо под ним низенький черный забор из прилипших друг к другу бочек.
– Площадка под тобой, заходи стандартным разворотом и садись, а мы поехали в Охотск.
– Я же тут раз десять пролетал, – оправдывался молодой командир.
А секрет оказался простым, Толя и в тот день поленился вести ориентировку, надеясь на вереницу самолетов впереди себя. Второй пилот тоже не прослушал разговор товарищей по УКВ и оба были очень обескуражены, когда неожиданно с небосвода исчезли все самолеты. Тут-то и спохватились два лодыря, и засомневались – туда ли летят! Когда пролетали над площадкой, то засыпанных снегом бочек с юга не было видно, а раз бочек нет, значит они в другой долине. Экипаж не догадался просмотреть долину с обратным курсом, а сломя голову мчались к другой долине, где бочек и не должно было быть. Так и куролесили до нашего появления на связь, боясь признаться, что слегка блуданули. Со страху их животы никакая отрава не брала и только по прилету в Охотск скрутило.
В знак наказания решаю полечить командира народным средством. Налил в граненый стакан четверть горчицы, ложку перца добавил и ложку соли. Содержимое перемешал и залил водкой.
– Пей, Толя, это лучшее лекарство.
Толя недоверчиво глянул на суррогат, потом на меня:
– Сам-то пил когда-нибудь такое снадобье?
– Всегда, – не моргнув глазом, ответил я. – Закрывай глаза и вперед!
Толя хватанул содержимое стакана и на время потерял дар речи, а когда укротил поток слез, изрек:
– Назовем напиток – «Вулкан Камчатки».
Собравшись в пилотской, выяснили, что бочки разбросали в радиусе ста километров. Позже вертолетчики весь год благодарили нас:
– Куда ни сядешь, везде заправка.
Так испорченный порошок киселя стал притчей во языцех.
ЖИВ КУРИЛКА
Ранним октябрьским утром из поселка Нелькан в аэропорт Николаевск-на-Амуре настойчиво звонил командир вертолетного звена Вячеслав Мулин: требовал срочно пригласить к телефону командира отряда Анатолия Самсонова. Ни диспетчеру, ни дежурному командиру Мулин не говорил о цели звонка. Подайте ему Самсонова и баста. Летный состав на мякине не проведешь, потому прибывший в АДП командир летного отряда Анатолий Кузнецов спешно начал изучать плановую таблицу. Кто же ночует в Нелькане? То, что кто-то наломал дров, было яcно.
– Ага, Асей, мать его за ногу, – чертыхнулся Кузнецов. – Он, больше некому. Что же натворил на этот раз? – размышлял командир.
А тут и Самсонов подоспел. Пошли звонить из кабинета в Нелькан. Минут через двадцать Кузнецов появился в АДП и, обращаясь ко всем, спросил:
– Кто скажет, Асеев умеет плавать или нет?
То, что Николай Иванович хорошо летает, знал каждый, а вот о качествах мореплавания никто ничего не знал. На выручку пришел диспетчер Альфред Прозоров, всегда веселый и красивый местный поэт.
– Спроси Женю Елисеева, он вечный начальник сенокосов, уж он-то все про всех знает.
– А что, заплыв намечается? – съязвил Елисеев.
– Какой на хрен заплыв! МИ-1 Асеева с вечера стоял на берегу, а утром в речке Мая оказался без лопастей, по самую втулку в воде. Одни кальсоны развеваются, а самого найти нигде не могут.
– Плавает он, как морж, где-нибудь на острове отогревается, – успокоил Елисеев.
– Дай-то Бог, – облегченно вздохнул командир.
Накануне Асеев летел на своем «шиле» (так прозвали верткий МИ-1) в Нелькан. Под ногами проплывала многоцветная гамма таежного раздолья. Зажатая крутыми берегами голубой змеей извивалась река Мая. Ныряли в сопки прямые отрезки линии связи. На душе было радостно и тепло. Проделана большая работа: вывезены все геологические партии из таежных дебрей, оказана помощь охотникам, оленеводам, и все за месяц в отрыве от базы. Отлетал Николай без нарушений и происшествий. Главное в каких условиях и на каком вертолете, который сам Герой Советского Союза Марк Галлай в первом полете никак не мог усадить на равнинном подмосковном аэродроме.
Вертолет Асеева одинокой стрекозой плыл в осеннем мареве, согреваемый ласковыми лучами якутского солнышка.
Весть о ЧП неслась по городу, обрастая домыслами и небылицами. Точно знали лишь то, что вертолет стоит без лопастей на дне реки Мая, а на комле болтаются китайские кальсоны его хозяина. Экипаж Мулина разыскивает пропавшего пилота в акватории Нелькана. То, что Асеев выбрался из кабины, сомнений не было. Открытая дверь кабины и исподнее китайского производства служили ярким тому подтверждением. Сумел ли он в кромешной тьме преодолеть стремнину горной реки? Стремнину ледяную в десятиградусный мороз.