– Пронзительно говорит (слово «подлец» сказано не было, но оно подразумевалось), – произнёс хорошо одетый человек, стоявший у открытого окна на втором этаже Мариинского дворца и внимательно слушавший оратора, – доходчиво. И если он даже скажет этим людям в серых шинелях «Я избавлю вас от химеры, именуемой совестью!», они всё равно пойдут за ним в огонь.
– Семена падают на благодатную почву, – его собеседник пожал плечами. – Россия созрела для революции как никакая другая страна, и даже перезрела. А перезрелый плод при надавливании лопается и брызжет…
– …кровавым соком. И наша задача – я имею в виду всех здравомыслящих людей и в рядах нашей партии, и среди эсеров, и среди анархистов, – не допустить этого. Революцию надо держать в узде, иначе она превратится в чудовище, пожирающее собственных детей. Так уже было – во Франции, – а у нас пиршество этого чудовища получится куда более обильным. Выход один: консолидация всех сил, радеющих за Россию, причём не на словах, а на деле. Тогда, и только тогда наша революция обернётся светлым будущим, а не тёмным прошлым.
– Согласен, Леонид Борисович. Вот только, боюсь, без диктатуры нам не обойтись, хотя бы на первых порах. Свобода – это очень пьянящее вино, а пьяный человек способен на всё, в том числе на самые глупые и дикие поступки. Таким человеком легко управлять, а уж охотники поуправлять найдутся – хотя бы вот это пламенный трибун.
– Вы правы, Александр Александрович. К сожалению, исторически так уж сложилось, что свободы русский человек не видел веками. Свободные славяне полегли под копытами татарской конницы, а уцелевшие были загнаны в ярмо на двести пятьдесят лет. Потом были грозные цари, потом – крепостное право. Русский человек привык к суровой руке правителя, другого он не ведает, и мягкость он считает слабостью. Русский человек не знает, что такое свобода, он не пробовал её на вкус, и позволить ему перекушать этой свободы всё равно что дать человеку после голодовки наесться до отвала – чем это кончится, вы, как врач, хорошо себе представляете.
– Значит, диктатура?
– Да. Но диктатура коллегиальная, чтобы никто – ни вы, ни я, ни Савинков, и никакой, как вы выразились, пламенный трибун вроде вот этого, – хорошо одетый человек кивнул на оратора в кожанке и пенсне, – не подмял под себя партию, революцию, а потом и всю страну.
– Трудная задача…
– Трудная. Но это – единственный выход. Никакой хирургии – только терапия, что не исключает, однако, применения сильнодействующих лекарств. Временное правительство недееспособно, это историческая фикция. Власть должна перейти в руки Советов – вопрос только в том, какими будут эти Советы, начиная с низовых и кончая Верховным, и кто будет ими управлять. И с какой целью – это важно.
1918 год
…Гражданская война раздирала на части громадную Империю, строившуюся веками. Власть Советов установилась (в большинстве случаев – со стрельбой и кровью) в крупных городах, оседлавших сплетения железных дорог (и то не везде), а в деревнях, станицах и сёлах, притаившихся за лесами и скорее отделённых, чем связанных с промышленными центрами непроезжими трактами, грибами после ливня возникали скороспелые уделы, где тёмные, но энергичные личности, опиравшиеся на «войско», сильно напоминавшее обычную банду разбойников, объявляли себя «батьками» и даже «князьями», ведущими родословную (в зависимости от вкусов и фантазий) и от Рюриковичей, и от атамана Кудеяра, и даже от былинных персонажей вроде Добрыни Никитича. «Красные», «белые», «зелёные», «жёлто-голубые» – в кровавых схватках схлёстывались чуть ли не все цвета радуги, и только кровь у всех была одного цвета: алого. И бронированными рыцарскими отрядами проходили по ним маленькие, но сильные и профессионально умелые офицерско-казачьи армии, возглавляемые царскими генералам, каждый из которых объявлял себя законным регентом при малолетнем цесаревиче Алексее и гарантом восстановления Империи.