Через несколько минут я понял почему. Инженеры начали со всех ракурсов разбирать посадки Швабрина. Оказывается, Ваня пока не смог «побороть» привычку, выработанную за время лётной работы.
При обычной посадке на стандартную полосу, перед касанием самолёт нужно выровнять, отклоняя при этом ручку управления слегка «на себя». На палубу будет всё иначе. Здесь самолёт предстоит практически «шмякнуть» в районе аэрофинишёров. Перегрузка может достигать больше четырёх единиц. Отсюда и стойки шасси должны быть усиленны.
Для лётчика это означает, что нужно ручку управления отжимать «от себя». Не сделаешь это — будет перелёт.
— Ручка управления в его полётах смещается назад. В таком случае нельзя гарантировать попадание в посадочный блок. А именно в два центральных троса, — выступил один из инженеров.
— Перелёт, согласно замерам, 100 метров от края посадочного блока, — добавлял другой специалист.
Ничего критичного я пока не вижу. Всего-то Ване нужно приноровиться отжимать ручку управления «от себя» за одну-полторы секунды до приземления. Поймает этот момент и всё получится.
Неприятно было это слушать, но я всё же ждал адекватного решения Сагита. Такое ощущение, что весь этот разбор был предназначен для меня. Мол, смотри, что за лётчик твой Ваня!
— Скорость на касании пограничная. Может гак просто не выдержать… — продолжался перечень ошибок и отклонений от расчётов.
— Командир, достаточно, — тихо произнёс я Сагиту, сидя перед ним.
— Подожди. Есть ещё, кого не послушал.
— Хватит, — настойчиво повторил я.
Байрамов сделал паузу, но прекращать не собирался.
— Что у нас по 53й машине? — спросил Сагит.
Это был как раз тот борт, на котором летал я. Оказалось, что я вполне себе хорошо «притёр» самолёт на касании. Взлёты с трамплина, с разной заправкой мной были произведены штатно. Даже записи захода по глиссаде не вызывали сомнений.
— На касании перегрузка в норме. Скорость 240. Как видишь, Сергей, дело тут не в самолёте, — обратился ко мне Сагит.
Я наотрез отказался что-либо обсуждать без Ивана. Байрамов, поняв это, закончил разбор.
Вернувшись в гостиницу, я не обнаружил в комнате своего друга. Стоило бы с ним поговорить по горячим следам. Приняв душ и приведя себя в порядок, я собрался пойти на переговорный пункт. Наверняка Швабрин туда пошёл. Тем более, он утром говорил, что собирался сделать звонок Екатерине.
Мне тоже нужно позвонить Вере в Циолковск.
В коридоре чуть не сбил госпожу Аиду Сергеевну. Дама была в бирюзовом халате. В руках «Крымское» шампанское и тарелка с фруктами. Стеклянная поверхность бутылки была влажной. Однозначно, только из холодильника достала.
Взгляд невольно упал на приоткрывшийся вырез груди. В глаза бросилось, что Аида совсем без нижнего белья, если судить по двум бугоркам стоячих сосков.
— Засмотрелись, молодой человек? — ехидно улыбнулась Аида.
— Оцениваю ваш открытый наряд.
— И как? — промурлыкала девушка.
— Не впечатляет. Видел и лучше.
Я попробовал пройти мимо, но меня не пропустили. Девушка сделала шаг в сторону, преградив мне путь.
— Со мной, мальчик, так нельзя. Поуважительнее, если хочешь, чтобы у вас всё получилось.
Я взглянул в её голубые глаза. У дамочки острая необходимость быть желанной.
— Вам пора. Напиток остынет, — обогнул Аиду с другой стороны, и пошёл дальше.
Поворачивая на лестницу, я продолжал слышать злобный смех девушки.
Пока военный городок под названием Фёдоровка-4, где мы проживаем, ещё в зимней спячке. Народу на улице немного. Темнеет рано. Несколько школьников разбрелись по лавочкам вокруг большого обелиска в честь победы в Великой Отечественной войне.
Возле местной библиотеки фонтан, который не работает. Представляю, когда приходит тепло, как здесь всё бурлит вечерами. Пройдя мимо Дома Офицеров заметил афиши. В основном это приглашение на вечерние танцы. Гвоздём программы будет вокально-инструментальный ансамбль «Матросики» — скорее всего, местный творческий коллектив.
Пройдясь ещё по улицам городка, я обнаружил памятник, погибшему экипажу Ту-22Р. Оказывается, на аэродроме раньше базировался 30й полк разведчиков. Фраза на памятнике весьма запоминающаяся — «Вам скажут — погибли — не верьте, нас небо уносит в бессмертие».
— Сынок, нету закурить? — спросил у меня старик, подошедший сзади.
— Не курю дед.
— А чего так? Болеешь?
Чего все считают, если не куришь и не пьёшь, то сразу болен?
— Просто не курю, — улыбнулся я. — Ты не знаешь, дедуль, что с экипажем случилось?
Старик махнул рукой и тяжело вздохнул, опираясь на палку.