— Сама принесу. Быстро в кровать, — махнула она на него, и повернулась в нашу сторону. — Чего в дверях столпились? Читали про часы посещения?
— Мы… мы к майору Нестерову, уважаемая… — промямлил Костя.
— Вы чего удумали? Часы посещения с 15.00 до 17.00.
— Так сейчас 16.50. Мы успеваем, — сказал Артём, вжимаясь в стену.
Грозная тётя давила на него своим бычьим взглядом и мощным весом.
— Я сказала, вперёд из отделения. Сейчас в училище позвоню… А это кто у нас такой? — резко переменилась в настроении медсестра.
Из-за наших спин выступил Роман Валентинович с большим веником непонятных цветов. Одевшись в строгий костюм, который явно принадлежал кому-то из более старших Новиковых, командир звена с широкой улыбкой протиснулся перед нами к засветившейся от счастья привратнице хирургии.
— Ромочка, какими судьбами? Ещё и с цветами! — воскликнула она, совершенно забыв о своих обязанностях.
— Галинэ ты моя, Галинэ! Потому, что я с севера, что ли. Я готов рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне. Галинэ ты моя, Галинэ, — перефразировал Новиков знаменитое стихотворение Есенина. — Давно не видел тебя, Галочка, — сказал он, целуя руку медсестре.
— Конечно. Ты всё со своими курсантами, да самолётами. А у меня вон сколько работы.
Да, сидеть полдня и следить за утками, разрабатывая при этом голосовые связки — чтоб я так работал! Хотя, конечно, утрирую я деятельность медсестёр. Много они работы выполняют.
— Галиночка, мой ты человечек прекрасный, пойдём чайку попьём, — сказал Валентинович, поднимая вверх авоську с коробкой торта «Ленинградский». — Давно не сидели мы с тобой.
— Ромашка, ты ж не просто так пришёл. Сейчас, вообще-то, ещё не вечер, чтобы… оой! — взвизгнула медсестра, когда Валентинович развернул её в сторону ординаторской и резко ущипнул за попу. — А ручки всё такие же шаловливые у тебя. Куда свою гвардию подеваешь?
— Они к Петьке. Вещи отдадут и назад. Милочка моя, ну надо… — продолжил уговаривать её Новиков, но Галина не склонялась перед очарованием бравого советского офицера и перспективой с ним… скушать тортик.
— Ромка, нельзя к нему, — отстранила она Новикова от себя, но Валентинович не сдавался. Был он заинтересован в продолжение вечера в ординаторской не меньше, чем мы в посещении Нестерова.
— Про волнистую рожь при луне. По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, не буди только память во мне про волнистую рожь при луне, — продолжил командир звена показывать свои познания в отечественной литературе.
— Сколько я уже раз тебе говорила? Ирина попросила не пускать. Она не отходит от него. И… здесь посетители, Ромка, — сказала Галина, убирая руки Валентиновича от своей объёмной груди.
— Галинэ, ты моя, Галинэ! На тебя она страшно похожа, может, думает обо мне… — запел снова Новиков, но тщетно.
— Нет, я сказала.
На этом стихотворный запас Валентиновича, как я думал, должен был закончиться. Но не тут-то было.
— Есть в имени Галина азовские наши приливы, и шорох золотистого песка, вкус волны соленой, жарким солнцем опаленный. И её нежный взгляд, как неистовый и багряный закат…
— Ой, ну пошли, лётчик-стихоплётчик! — отмахнулась Галина. — А вы недолго, и чтобы тихо там у меня. Третья палата у Нестерова.
Новиков и Галина исчезли за дверью ординаторской, пока мы переобувались в принесённые нами тапки. Настолько готовились к посещению, что и сменку с собой взяли.
Тихо постучались в дверь третьей палаты и приоткрыли дверь. Все четыре наших головы просунулись внутрь, чтобы посмотреть обстановку. В палате тихо звучала музыка.
— Чего крадётесь? Не сплю я, не сплю, — прозвучал шёпот нашего инструктора.
Он лежал на одной из двух кроватей, пытаясь перелистнуть страницу книги загипсованной рукой. На соседней койке, укрывшись простынью, спала Ирина.
— Не разбудите. Она после ночной смены сегодня. Вроде старшая медсестра, а службу тащит наравне со всеми.
— Как ваше здоровье Николаич? — спросил я, первым входя в палату.
Первое впечатление от внешнего вида — у Нестерова было сломано практически всё. Обе ноги в гипсе, подвешены на растяжках. Левая рука, из которой торчат различные железки, лежит на специальной подставке. Правая в гипсе, но у него получается ей двигать. Шея в компрессах для восстановления после ожогов, и множество царапин на лице.
— Не дождёшься, Родин. Спасибо, что пришли. Думал, что не пустят вас. Слышал, как Ирина никого не пускает ко мне, — сказал Нестеров, откладывая в сторону книгу Достоевского. — Скоро экзаменационные полёты, а вы по больницам ходите. Думал, что вы на спортгородке пропадаете.