— Ладно. Уговорил.
— Ай, спасибо, дорогой! — воскликнул Костян и кинулся меня обнимать. — Я уже с отцом насчёт «Москвича» договорился. Будет культурная программа.
Эта бешеная табуретка ещё ездит⁈ В прошлый раз мы немного ей бампер повредили. Тогда этот элемент советской роскоши на колёсах должен был помочь Бардину совратить Галю Капустину, но не срослось. Какая в этот раз причина, мне неизвестно.
— Всё-всё! — сказал я, отпихивая от себя Костю. — До вечера.
Дел было ещё много. Первоочередным был поход на кладбище, которое находилось как раз за железнодорожными путями. За последние годы оно, выросло.
— Ну, здорово, дед, — сказал я вслух, найдя могилу Владимира Петровича.
Находилась она рядом с могилами родителей моего реципиента — Сергея Родина -старшего и Валентины Родиной.
Памятник у деда был выполнен, как и положено с нанесением его фронтовых наград. На меня с фотографии смотрели его суровые, но такие родные глаза для моего реципиента.
В прошлой жизни не сберёг я единственного родного человека, дядю Жору. И в этой тоже самое. Рано ушёл дед, так и не дождавшись меня с войны.
Постояв с десяток минут и сказав какие-то общие для себя слова, я обратил внимание на «новое кладбище». Оно начало образовываться чуть дальше.
Пройдя по свежевыложенным из щебня дорожкам, я всматривался в лица погибших в Афганистане. Насчитал я порядка двадцати человек на этой небольшой аллее. Могилы аккуратные, оградки покрашены, памятник стоит у каждого и надпись «Погиб при исполнении интернационального долга в Афганистане». У каждого красуется изображение награды, вручённой ему посмертно. Рядом с одной из могил, я встретил знакомую мне женщину. За прошедшие годы она изменилась. Можно сказать — сдала сильно. От её сурового взгляда ничего не осталось.
В тёмном одеянии, рядом с двойной могилой, стояла печальная, похудевшая и осунувшаяся Вилора Брониславовна. Сразу я не вспомнил, кто она такая. Но память реципиента, видимо, во Владимирске начинает работать с удвоенной силой. Это та самая завуч из школы.
— Добрый день! — поздоровался я, подойдя ближе к Брониславовне.
— Ой! Родин! Живой, — взяла меня за руки завуч, слегка улыбнувшись. — Прости, что так сразу. Я просто за всех наших мальчишек переживаю. Сейчас тем более.
— Ничего, — сказал я и посмотрел на два памятника, рядом с которыми стояла Вилора Брониславовна.
Судя по именам, это муж и сын нашего завуча. Оба погибли при исполнении служебного долга.
— Вот видишь, Сергей. Сын сначала погиб в декабре 1979 года. Транспортный Ил разбился в аэропорту Кабула, а он был в составе экипажа, — вздохнула женщина, подойдя к памятнику и смахнув снег с фотографии сына.
— Соболезную.
— Спасибо. А вот и муж, — указала она на другой памятник, где не было надписи про Афганистан. — Умер от последствий командировки для выполнения так нужного нам всем интернационального долга через полтора года после сына. Не вылечили.
— Не знаю, что вам сказать. Я видел, как там многие болели и гепатитом, и брюшным тифом, — начал рассказывать я о болезнях «за речкой».
— Тебя пронесло, Сергей?
— Да.
— Это хорошо. Моего супруга болезнь и в Африке достала, — объяснила Вилора Брониславовна и рассказала, что её муж долгое время был в Анголе.
Жаль её. А сколько таких, как она, не дождались своих сыновей и мужей? Пускай и не окрасилась страна в траурные чёрные платки, но потерь в Афганистане не удалось избежать.
— Сергей, вы идите. Мне хочется одной побыть.
— Да, конечно. До свидания, Вилора Брониславовна.
— Ты хоть женат? Дети есть? — остановила она меня.
— Ни того, ни другого. Холостой я.
— Понятно. Пора бы уже вам и на земле немного пожить. Наверняка я не первый человек, который вам об этом говорит.
Чем-то этот разговор мне напомнил общение с вдовой Томина. Печальные слова от понёсшей тяжёлую утрату женщины, но правильные. Где бы найти только ту, с кем можно пожить на земле? Вторую Женю ещё не придумали.
Проведя остаток дня с бабушкой, я начал готовиться к вечерней прогулке с Костяном.
— Серёжа, главное тепло одевайся, — начала инструктировать меня бабушка, когда я надевал водолазку с высоким горлом.
— Баб Надь, я знаю. Мы на машине с Бардиным. В ней печка работает, — ответил я и полез за флаконом одеколона «Зевс».
— Лучше бы носки потолще бы одел, — продолжала наставлять меня бабуля.
— Всё хорошо, баб Надь, — ответил я, орошая себя ароматом, который прямо говорил, что я мужик.