Конор был облачен в самую прочную одежду для воздухоплавания, кожаный, застегивающийся под подбородком шлем, защитные очки и плотно сидящие сапоги. Его форма представляла собой копию той, которую носили французские военные аэронавты, но была черной сверху донизу и лишенной всяких эмблем, кроме таинственной крылатой буквы «А», обозначающей «аэронавтика».
«Если я вдруг рухну на Соленые острова, — думал Конор, — то для всех на свете буду выглядеть как французский летчик, не желающий, чтобы его идентифицировали как такового. Другими словами, как летающий шпион. Это лишь укрепит недоверие Бонвилана к французской армии».
Мысль не слишком успокаивающая, однако внести хоть малую толику тревоги в душу Бонвилана все же лучше, чем умереть, став просто трупом.
Этой ночью ему везло. Удачный взлет из аэродинамической трубы, если не считать того, что лопасти парового винта выбили несколько досок обшивки трубы. Но то было дело легко поправимое, на энергии взлета никак не сказавшееся. Конор сумел удержать тело наклоненным вперед, ногами упираясь в стремена. Это было одно из его главных изобретений, не считая тысячи более мелких, начиная от придания нервюрам нужной формы с помощью пара и заканчивая хвостовым рулем.
Приближалась береговая линия, а за ней темное море, на фоне которого Соленые острова сверкали, точно два роя светляков. В тот момент, когда Конор пролетел над мостом Святого Патрика — он выглядел как длинный, изогнутый артритом палец, выступающий из материка в сторону Малого Соленого, — восходящий поток, который Конор «оседлал», исчез, и планер, завалившись на нос, начал терять скорость.
Конор готовился к чему-то подобному, но, как оказалось, это удалось ему не в полной мере. Если падение продолжится еще несколько мгновений, он рухнет на землю и разобьется насмерть.
«В случае потери скорости держи нос вниз и развяжи веревки».
От рулежной планки отходили три веревки, привязанные к запястью Конора. Он резко наклонился вниз, развязал все три веревки и таким образом освободил рулежную планку.
Центральная веревка была соединена с шарнирной панелью, которая, будучи отпущена, потянула нос вниз; две остальные перестали сдерживать лопасти двух деревянных пропеллеров, которые тут же завертелись под воздействием энергии, высвобождаемой двумя прочными резиновыми лентами.
Эти пропеллеры были способны работать только в полете, их толчковая энергия минимальна, но ее могло хватить, чтобы удержать планер от падения.
Так и произошло. Планер прыгнул вперед почти на метр, но восстановил равновесие и поймал морской ветер. Конор всем телом почувствовал его порывы, несущие в себе запах соли.
Перед ним в темноте возникли горящие на стене Малого Соленого огни.
«В форме сердца, — подумал он. — Отсюда остров выглядит как сердце».
И потом:
«Я возвращаюсь на Малый Соленый. Господи, помоги мне. Я возвращаюсь туда».
Он не смог подавить дрожь, порожденную не столько холодом, сколько страхом.
В ночь своего отчаянного бегства объятый пламенем Конор, словно легендарный Икар, рухнул с неба прямо в шлюпку на яхте королевы Виктории. Там в это время царила суматоха в связи с подготовкой к отплытию.
Никем не обнаруженный, Конор Финн в ночь отплытия лежал под грудой пробковых спасательных жилетов, не в состоянии двинуть ни рукой ни ногой, даже если бы на его плечо грубо опустилась чья-то рука. Однако никакая рука его не потревожила, и Конор спал себе и спал, не слыша, как яхта громкими гудками разгоняет встречающиеся на ее пути лодки и ялики.
Еще раз удача улыбнулась ему в Лондоне, где он сумел незаметно спрыгнуть с яхты в десяти километрах от гавани и поплыл к эллингу на Темзе.
Конор украл куртку, в кармане которой, но счастью, лежали хлеб и сыр, и потратил оставшуюся часть дня, шатаясь по пристани и прислушиваясь к разговорам в надежде уловить ирландский акцент. В сумерках он наткнулся на группу лондонских ирландцев; у них было слишком мало зубов и слишком много татуировок, чтобы заподозрить в них шпионов с таможни.
«Если ты когда-нибудь сумеешь вырваться из этой дыры, — часто повторял ему Маларки, — найди в лондонских доках моего брата Зеба. Покажи ему свою татуировку, и он позаботится о тебе».
Конор на глазах докеров закатал рукав, обнажив татуировку «Убойных баранов», и несколько раз произнес магическое слово «Маларки». Не прошло и часа, как он уже сидел по горло в мыльной воде, с чашкой кофе в одной руке и прекрасной сигарой в другой. Зеб Маларки был человек состоятельный — в основном за счет введенной им самим импортной пошлины.
Сам Зеб прибыл в гостиницу спустя пару часов и без единого приветственного слова стал изучать татуировку Конора и клеймо Малого Соленого.
— Как там Отто? — поинтересовался он. — Как его волосы?
Конор поделился с боссом преступного мира той информацией, которую мог себе позволить:
— Волосы как шелк, здоровье в полном порядке. Проворачивает милые маленькие махинации.
Зеб уже слышал о Коноре от подкупленного им тюремного надзирателя на Малом Соленом.
— Конор Финн? Солдатик? Отто хорошо отзывается о тебе. Говорит, ты навел порядок у сидящих там «баранов». Собираешься заняться тем же и здесь?
Это было искушение — полностью поставить крест на своей прошлой жизни, как рептилия сбрасывает старую кожу. Однако Конор умел читать в собственном сердце и понимал, что быть просто береговым гангстером не для него. Может, он больше и не Конор Брокхарт, но моральные принципы матери все еще имели власть над его душой. Он мог причинить человеку вред, чтобы выжить, но не ради выгоды.
Он летчик, вот его судьба. Нужно держаться своего плана. Отправиться в Ирландию, найти способ вернуть себе припрятанные алмазы и уплыть в Америку, имея на руках средства для оборудования собственной лаборатории.
Поэтому он поблагодарил Зеба Маларки, но ответил «нет». У него на Малом Соленом есть незаконченное дело. Дело, могущее принести «баранам» немало денег. Есть ли у Зеба в Ирландии и на Соленых островах люди, способные ему помочь?
— У «баранов» везде есть люди. Какого типа дело? Месть?
— Не совсем. В тюремной земле спрятано кое-что, принадлежащее мне и твоему брату. Я дал Отто слово, что помогу ему освободиться. В знак благодарности за его дружбу.
Зеб Маларки бросил ему кошелек с гинеями.
— Тогда вперед, островитянин. Иди создавай хаос.
Именно это и произошло.
Внезапно Малый Соленый оказался прямо под ним. Меньше чем за три минуты он пересек пространство воды шириной в пять километров между материком и островом-тюрьмой. Если бы с ним летела целая армия, остров оказался бы захвачен, прежде чем успела выстрелить сигнальная пушка.
Все тело Конора болело от напряжения; поэтому большим облегчением было потянуть за рулёжную планку и начать спуск но спирали. Во время пробных полетов он с успехом сажал планер в пределах поля гораздо меньшего, чем этот остров. Однако поле окружала живая изгородь, а не тюремные охранники. И в этой изгороди обитали барсуки и белки, которые не стали бы целиться в летающее создание из ружья.
Даже ночью с высоты птичьего полета можно было разглядеть немало. На стене, в дальнем ее конце, стояли три охранника. Конор видел, как, болтая, они сблизили свои мерцающие трубки. Вообще-то им полагалось расхаживать по стене, однако столетия без всяких происшествий породили в их душах успокоенность.