Рекрутеры и спецслужбы уже излазили все вдоль и поперек, но не обнаружили зацепок, куда делась одна из сестер Деви и ее отец.
Просто так из города не сбежишь. Обычному рабочему даже билет на поезд не купить. Да и вокзалы патрулировали рекрутеры. Прятаться долго беглецы бы явно не смогли.
Значит, кто-то помог им скрыться. Держал у себя в доме? Кормил за свой счет или вывез из города, рискуя жизнью? Невозможно исчезнуть бесследно. Где-то должна быть улика.
Томас направился прямо на кухню. Продукты давно сгнили, на столе разрослась плесень. Створки шкафов распахнуты настежь, утварь валялась по полу. Если он ничего не отыщет, можно дать указание освободить место и заселить какую-нибудь другую семью. Зачем добру пустовать?
Не спеша советник прошел в спальню родителей Деви. Кто-то оставил окно открытым, и подоконник облюбовали птицы. Повсюду валялись перья, в углу комода громоздилось огромное гнездо.
– Ну, хоть кому-то это место послужило домом, – вздохнул Томас.
Постельное белье сдернули с кровати, и теперь оно валялось рядом бесформенной, посеревшей кучей. Томас склонил голову набок, подумал, достал перочинный нож и вонзил в матрас. Что поделать, нужно проверить все до последнего: прежние ищейки могли что-то упустить. И действительно, внутри матраса кто-то спрятал бумаги: детские рисунки и записочки. На первый взгляд ничем не примечательные.
Но кто зашивает в матрас память о детях? «Папочка, жду тебя на углу». Или… «Папочка, когда мы встретимся, хочу поехать в парк».
Едва ли поблизости есть парк.
Томас собрал бумаги – пусть специалисты по шифрам разбираются. Затем осмотрел шкафы и направился в детскую, где все оставили вверх дном: вещи валялись на полу возле тумбочек, две раскладушки – перевернуты, игрушки разорваны в клочья. Биен не заметил ничего особенного, но взгляд зацепился за что-то блестящее на полке.
Цепочка с кулоном. Грубо выкованная из железа птица в профиль с одним крылом, а на внутренней стороне – замочек. Томас видел прежде подобные украшения: у подвески должна быть пара – такая же птаха, которую можно сложить с первой в единую двукрылую фигурку.
Обычно эти безделушки покупали сестрам или возлюбленным. Томас погладил крылышко.
– Ей бы понравилось, – прошептал он и сунул подвеску в карман, – но никогда бы в этом не призналась, упрямая…
Томас поспешил обратно к экипажу. Пока он успевал на вечерний поезд. По дороге в столицу следовало заехать еще кое-куда, но душа стремилась неизменно в одном направлении – в академию. Если улучить возможность хоть на полдня заскочить туда, он бы обязательно ею воспользовался.
Однако премьер-министр неустанно заваливал советника работой: повидаться не представлялось возможным.
К вечеру на город опустилась долгожданная прохлада. Вокзал, пустой и почти безлюдный, готовился ко сну, отправляя последний паровоз. Томас занял отдельное купе в поезде и достал записки, найденные в квартире Деви. Но никак не мог сосредоточиться. В голову лезли воспоминания о матери-кухарке, о несносной девчонке из прошлого, о бородаче и об авиатрисах. Но самые болезненные были об Эбигейл.
Томас скучал. Гнал эти мысли прочь, но они снова и снова настигали его. С самого начала Эбигейл являла собой лишь инструмент. Лицо, подходящее для того, чтобы представлять весь процесс: от отбора до успехов на фронте. Люди знали, как трагически погибли родители юной графини, и видели перед собой человека, который пострадал от лап Лерийской Республики. А знатное происхождение и безупречные манеры вселяли доверие абсолютно всем слоям общества. Но Томас не подозревал, что за лучезарной улыбкой скрывается глубокий ум и строптивый характер. Раз за разом Эбигейл не переставала его удивлять и покорять.
Конечно, он никому не сознается. А если встанет перед выбором, предпочтет работу и долг перед Империей. Колеса паровоза стучали, а Томас засыпал, поглаживая железную подвеску, в мыслях о том, где же притаилось его счастье и с какой силой ему приходится бороться.
Глава 18
– Эй, ты спишь? – тихонько спросила Вивьен, отворяя дверь, но сама заметила, что Лили лежит с открытыми глазами в тусклом свете ночника.
В руках она держала фото – то самое, которое привезла из дома в академию. Вивьен никогда прежде не спрашивала про фотокарточку, полагая, что не стоит вмешиваться в нечто столь личное. Там, должно быть, ее семья, а свою Вивьен увидеть не могла – что болезненно кололо невнятной завистью. Она села на спальную полку, положила руку подруге на плечо. Погладила.