— В воскресенье приходите все на Хараму купаться, в воскресенье никакого затмения не ожидается, и я нарисую вас всех, это будет большая картина, шедевр кубизма, но вы должны прийти все, потому что в каждой из вас есть своя особенная прелесть.
Возможно, тетушку Альгадефину не очень-то прельщало быть «каждой из вас» в этой большой картине, но чахоточные — люди сговорчивые.
— И как вы ее назовете? — спросила она рассеянно, с желтой французской книгой в руках.
— Авиньонские барышни.
— Почему?
— Не знаю.
— Но мы же не в Авиньоне.
— Ну и что, так интереснее! Надо играть, надо все запутывать, надо всех вводить в заблуждение.
Должен сказать, что этот троякий девиз цыгана Пикассо остался в моей голове навсегда:
Надо играть.
Надо все запутывать.
Надо всех вводить в заблуждение.
Пришла ночь, в космосе было полно других комет, они летели, неведомые нам, не имеющие имени, мы на них и не думали смотреть. Гости расходились. Пикассо долго целовал тетушке руку. Потом ей и мне принесли на ужин яйцо всмятку, и я его съел серебряной ложечкой, потому что я рос мальчиком, у которого была своя собственная серебряная ложечка, а это потом, когда ты становишься взрослым, сразу бросается в глаза.
— Я почитаю в постели, Франсесильо.
Она выглядела уставшей.
Я потом пришел — поцеловать ее на ночь. Она уже спала, и я забрал ее желтую французскую книгу. Опыты Монтеня. Вещь, по всем параметрам для меня неудобоваримая, но книга еще хранила тепло тетушки Альгадефины, и я взял ее с собой в постель. Засыпая, я видел комету Галлея, она неслась в пространстве, и ее хвост переливался зеленым, желтым, синим, лиловым, черным.
Это была, наверное, душа Пабло Пикассо, цыганская, дьявольская душа.
Однажды меня взяли на бой быков, потому что в корриде участвовал Мачакито[27].
Мы сидели на высоком балкончике всей семьей, включая всю камарилью, как называли свою компанию сами тетушки. Прадед дон Мартин Мартинес, который даже видел гибель Каранчи[28], выступал в роли эксперта, говорил веско и разочарованно. Главным героем представления был Мачакито, я же под этим именем знал только настойку, анисовую водку, настоянную на веточках, очень вкусную (как-то раз дома я тайком отпил глоточек), которую пользовали дедушка Кайо и бабушка Элоиса, святая чета, живущая мистикой и настойкой «Мачакито». Они выпивали целую бутылку, пока совершали молитву — полную, со всеми таинствами. После чего, понятное дело, к ним являлся Бог.
— Бой быков — это язычество, вы все будете осуждены, — говорила бабушка Элоиса. — А хвосты? Разве вы не видите — это же хвост дьявола.
Я не понимал, что она имела в виду: хвост быка или хвост тореро, правда, у тореро я не видел никаких хвостов. Но что делали с быком на арене — мне не нравилось никак, потому что я любил животных. И потом бык казался мне очень красивым, гораздо красивее, чем тореро, и не видел я никакого единения животного с одетым балериной человеком, этого пресловутого слияния, о котором столько талдычат журналисты и теоретики корриды. Бык для меня был несчастным человеком с рогами, которого приволокли на арену против его желания и вынудили участвовать в традиционной светской мадридской забаве.
Эта жестокость по отношению к живому существу показалась мне такой подлой, что я даже расплакался. Тетушка Альгадефина, предвидевшая мою реакцию, попыталась меня развлечь. Она увела меня в круглый дворик, за пределы трибуны и балкончика, и я утешился ее поцелуями и оршадом[29]. Затем мы вернулись на балкон.
— Хочешь, поедем домой, Франсесильо?
— Нет, тетушка, не надо. Скажи, дедушка с бабушкой пьют вот эту самую анисовую настойку «Мачакито»?
— Да, эту самую.
— Тогда давай попросим немного.
И сейчас же пошла по рукам бутылка «Мачакито». Матадор на ней ничем не походил на щеголя, который на арене издевался над быком, красивым и благородным. Анисовая водка напоминала слащавый, сумрачный, набожный мир дедушки и бабушки. Настоянный на веточках «Мачакито» имел вкус согласия, счастья, уверенности в небесах, Gloria in Excelsis Deo[30]. Пикассо пил прямо из бутылки, он ее и принес. Потом он оставил нам эту бутылку на память, и она по сию пору стоит у нас дома. Пикассо покинул балкон с целой пачкой превосходных набросков на тему тавромахии. Мне гораздо больше нравились его рисунки, чем сама коррида. Я вообще всегда предпочитаю изображение предмета самому предмету. Сестры Каравагио блистали в Тени[31] своими шляпками, светскими нарядами и роскошными ожерельями. Волосы Марии Луисы полыхали рыжим огнем в магниевых вспышках репортеров, которые вовсю ее снимали. Ну конечно, для этого они все и пришли. Чтобы потом покрасоваться на фотографиях в иллюстрированных журналах. На одном из снимков я увидел тетушку Альгадефину совсем близко к Пикассо, и это меня огорчило.
27
Рафаэль Гонсалес Мадрид «Мачакито» (1880–1955) — знаменитый испанский матадор. Родился и умер в Кордове. Дебютировал в Мадриде в сентябре 1898 г. Закончил выступать в корриде в 1913 г.
28
Хосе Гаскес Солер «Каранча» (1898–1933) — испанский бандерильеро (помощник матадора, вонзающий в быка короткие украшенные копья — бандерильи). 25 августа 1933 г. на мадридской арене получил смертельные раны, от которых скончался 1 сентября 1933 г.
31
Так как солнце в основном светит на одну сторону арены, эта сторона называется «Солнце» («Sol») и места там стоят дешевле. Сторона, находящаяся в основном в тени, называется «Тень» («Sombra»), там самые дорогие места.