Эусебио Гарсиа соединял в себе античного пророка, греческого философа и нищего мадридского бродягу. Хоть он специально не рядился красным или кем-то еще, но с его грязным галстуком-ленточкой он имел вид человека, перебежавшего от Асаньи к левым. Я же, как мне кажется, не бросался в глаза. Одежда на мне была заношенной и мятой. Тетушка Альгадефина не занималась домашними делами, ни глажкой, ни стиркой, ни уборкой, а Магдалена ограничивалась тем, что стирала мне белье и кое-какие рубашки. И я походил на уличного мальчишку-оборвыша, который прибился к революции (хотя на самом деле я до нее еще не дорос).
С Эусебио Гарсиа я целыми днями бродил по Мадриду, истекавшему кровью, оглохшему от революционных песен, и он, не переставая, рассуждал о том, что мы видели, ну прямо как Сократ на улицах Афин.
Однажды в дом заявилась толпа ополченцев. Тетушка Альгадефина остановила их, выкинув вперед руку — блеснули кольца на пальцах, и только я заметил, что рука ее чуть дрожит.
— Здесь жил дон Мартин, говорят, он был масоном и красным.
— Если он был масоном, то держал свое масонство в страшном секрете, так что никто в семье даже не догадывался об этом. Но разве вы не ополченцы?
Они хитро посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Мы фалангисты, мы переоделись, так нам легче работать.
— И что вы, фалангисты, имеете против деда?
— Он знался с Гальдосом и Валье-Инкланом, другом Асаньи.
Тетушка Альгадефина вздохнула с облегчением — слава богу, она не успела сказать, что работает секретарем у Асаньи.
Они обошли дом, заглянули в каждую комнату, в библиотеку, в патио, в кабинет прадеда.
— Это кабинет дона Мартина Мартина?
— Вы даже не знаете его имени. Он был Мартин Мартинес. Я Мартинес по второй фамилии. Мне кажется, что настоящие ополченцы работают лучше, чем вы.
— Не говори так, мы ведь можем и застрелить тебя.
— Ну давайте!
— А ты смелая. Но дон Мартин или как его там, все-таки был масоном.
— Мы об этом не знали.
— Надо бы сжечь его библиотеку.
— Не очень-то у вас выходит казаться ополченцами.
Затем они привязались ко мне.
— А этот щенок почему не с нами?
Тетушка Альгадефина ласково провела рукой по моему лицу.
— Потому что ни он ни я этого не хотим.
— Парень, ты по годам вполне можешь быть фалангистом.
Я молчал. Пусть тетушка ответит за меня.
— Он не занимается политикой. Он поэт.
— Хосе Антонио тоже поэт.
— Поэт пистолетов.
— Эй, ты, думай, что говоришь.
— Меня зовут Альгадефина.
— Красивое имя.
— Мы уже поняли, что ты не с нами. Но знай — однажды придут настоящие ополченцы, и будет гораздо хуже.
— Не думаю.
— А дед все же масон. Пока, красотка, ты настоящая сеньора.
— И ты, щенок. Надо проследить, запишешься ли ты в Фалангу.
И фалангисты, переодетые ополченцами, уехали на ревущем «форде Т», наверняка принадлежавшем отцу одного из них.
В следующий раз ночью пришли настоящие ополченцы.
— И это все принадлежало дону Мартину Мартинесу, леонскому богачу, завсегдатаю мадридского Казино?
— А это что, плохо?
— Плохо иметь столько денег. Теперь это ведь все твое.
— У меня нет ничего, потому что нам ничего не осталось. По этим парням сразу было понятно, что они ополченцы настоящие. Они были хуже одеты, но более решительны в своих действиях. От них пахло вином и бедой.
— Мы должны осмотреть дом.
— Начинайте, с чего хотите.
И снова блеснули кольца, тетушка Альгадефина жестом пригласила их войти.
Они так же обошли весь дом. Им очень хотелось что-нибудь сжечь, но они не знали что.
— Твой дед был плутократом.
— Я не знаю, что это такое. У него были земли в Леоне, но он проиграл их в рулетку.
— Богатей.
— Фалангисты обвиняют его в масонстве.
— А ты… сразу видно, ты сеньорита.
— Я секретарь Асаньи.
Они растерялись. Повисла пауза.
— Асанья реакционер.
— Ну тогда идите к нему, а меня оставьте в покое.
— А кто этот парень?
— Он мой племянник. Последнее, что у меня осталось.
— И твой любовник?
— У меня бывали и получше.
— Язык у тебя подвешен. Ладно, мы вас прощаем, потому что вы разорены.
— Вы можете забрать то немногое, что еще осталось.
— Мы не воры. Мы только изымаем излишки.
— Я знаю, знаю. И я, внучка масона, на вашей стороне.
— Передай Асанье — или он поддержит анархистов, или долго не продержится.