И люди слышали. Смотрели на закрытое лицо Моисея, слушали голос, выходивший из-под покрывала, и радовались и боялись.
И Моисей рассказал все. И какой должен быть стол и тарелки для жертвоприношения хлебом (ибо сказал господь: «Пресытился я вашими всесожжениями, и не хочу больше ягнят, и козлов не хочу, а приносите мне больше жертв бескровных»). И какие должны быть курильницы для фимиама и чаши для возлияний, все это надо сделать из чистого золота. И светильник дивный и прекрасный — шесть ветвей выходит из него: три с одной стороны и три с другой стороны, и три чаши на этих ветвях в виде ореха, и щипцы, и подставки для светильника, и лотки, и лампады, — и все из чистого золота.
Такая красота захватила людей. Всем было ясно, что так точно описать каждую подробность может только тот, кто сам видел все это в руках господних. Описывая скинию, Моисей перечислил, сколько будет там завес и какого размера каждая, даже сколько петель надо нашить на каждую завесу, и сколько крючков и гвоздей, и сколько столбов будут поддерживать скинию, и сколько для них свечей серебряных — все, все до последней мелочи.
Оказалось, что скиния будет разделена на три части: двор, доступный для всех; святилище, куда будут вхожи лишь слуги господа; и святая святых, где будет стоять ковчег завета и куда сможет входить только сам первосвященник, которым бог назначил Аарона, брата Моисея. Всякого же другого, кто посмеет войти в святая святых, ждет смерть.
А потом Моисей принялся описывать ризы Аарона и ризы его сыновей, назначенных отныне священниками. И тут тоже не забыл ни малейшей подробности, ни камешка, ни рубчика, заботясь о том, чтобы все выглядело как можно роскошнее, чтобы слепило глаза и показывало людям величие бога и их собственное ничтожество.
— «А когда Аарон очистится для священнодействия и сыновья его очистятся, возьмешь одного теленка и двух баранов без порока и возьмешь пресные хлебы, смешанные с елеем, и помазанные елеем опресноки из пшеничной муки. И приведешь Аарона и сыновей его к дверям скинии, и омоешь их водой. И взяв потом святые ризы, наденешь их на своего брата Аарона — и хитон, и потир, и верхнюю ризу, и на голову его возложишь клобук и золотую дощечку, на которой будет написано „Святыня господня“, а голову его помажешь елеем помазания. Сыновей же его подпояшешь поясами и тоже помажешь елеем.
А потом заколешь перед господом теленка и возьмешь его крови, и помажешь углы алтаря пальцем, а остаток крови выльешь возле алтарного стола. И возьмешь нутряное сало, и перепонку печени, и почки, и жир их, и положишь на алтарь, а мясо теленка сожжешь на огне за пределами стана, ибо грех непосвященному коснуться его.
А потом возьмешь одного барана, и пусть возложит на него руки Аарон с сыновьями, а ты, заколов его, перекрести кровью место вокруг алтаря. А тушу рассеки на части, и вымой требуху и ноги в воде, и положи на алтарь — это будет жертва богу. И другого барана возьми, и на него тоже пусть Аарон и сыновья его возложат руки, а ты, заколов его, возьми крови и помажь Аарону край правого уха и конец правой руки и конец правой ноги. А потом возьмешь кровь с алтаря и елей, покропишь Аарона, ризу его, и сыновей его, и их ризы. И так они очистятся».
И долго еще в кровавых подробностях описывал Моисей красоты нового обряда. И безумцам, которые жаловались на простоту и убожество богослужения, пришлось теперь устыдиться: их бог — теперь они видели это — знает куда большую пышность, чем в Египте.
А ковчег? Ну разве ж это не красота? Сколько золота, серебра, драгоценных каменьев! Сколько багряниц, виссона, червленой шерсти, крашеных козьих кож! А сколько гранат, и цвета смирны, и кинамона, и касии, и халвана понадобится на священный елей! И как дивно все это должно благоухать! Один бог может нюхать все это — всякий, кто захочет сделать что-либо подобное для себя, умрет.
— «А исполнить все это, — передавал далее Моисей слова господа, — поручаю Веселиилу, сыну Урии, сына Ора из племени Иуды. Ибо его исполню духа своего, духа премудрости и разумения, и помогу ему лить золото, серебро и медь. И в каменной работе ему помогу, и в деревянной. А в помощники ему даю Элиава, сына Ахисамаха из племени Дана, этот будет шить из багряниц, червленой шерсти и виссона. Да и каждый, кто способен к чему, пусть потрудится по способностям.
А теперь… пусть каждый несет господу по воле сердца своего. Несите и золото, и серебро, и медь, и синюю шерсть, и червленую багряницу, из шерсти крученой в две нити, и тканый виссон, и трихаптон, и козью шерсть! И кожи красные и синие, и негниющее дерево — ситтим, и фимиам на освящение, и елей для помазания! И камень сардийский и мелкие каменья на ризу первосвященника и на потир. И всякий, кто владеет мастерством, пусть идет и делает, что заповедал бог: и скинию, и завесы, и покровы, и шесты, и столбы, и стойки! И занавесь во двор, и столбы для нее, и шесты для стола, и все его убранство! И светильник, и кадильный алтарь, и алтарь всесожжения, и очаг для него! И умывальник! И святые ризы для Аарона, и ризы для священников сыновьям его! Иди же, о Израиль! Настал час показать твою любовь к богу и искупить свое прегрешение».
И произошло чудо! Толпою двинулся Израиль к кущам и понес свои богатства, свою долю в дело господа. И снова, как недавно, понесли кольца и печати, и запястья, и женские серьги, и нагрудники, и все, кто что имел золотого, срывая украшения с одежды и с музыкальных инструментов. И у кого были багряница, и виссон, и крашеные кожи, и шерсть, нес; и у кого были серебро и медь, нес их, а у кого ситтим, нес дерево. И женщина, мастерица прясть, несла пряжу, а та, что умела ткать козью шерсть, несла ее. А князья несли смарагды и другие драгоценные камни на ризу Аарону: и сард, и топаз, и сапфир, и агат, и аметист, и хризолит, и оникс, и берилл. И все это нес Израиль проворно, с радостью в сердце, с веселым лицом, и носил так весь остаток дня, и только ночь приостановила поток жертволюбия и усердия богу.
X
Авирон прислуживал в куще приношения. Он бегал, носил, вешал, раскладывал и помогал всюду, где требовалась помощь. И сердце его полнилось радостью, ибо он чувствовал, что делает дело господа, и тревога последних дней забылась. Правда, сыновья Левия косо смотрели на непрошеного помощника; но то, что им можно было помыкать, свалив на него самую трудную работу, сдерживало их.
Авирон же тем больше радовался, чем больше наваливали на него работы, словно искупал тем свой душевный грех. И все говорил себе: «Мирный труд господу, а не кровь живущих». И от этой фразы, бессознательно повторенной десять — двадцать раз, душа наполнялась тихой благодатью и теплом, и хотелось петь.
И только когда он пришел домой и лег, приятная господня работа в мирном свете дня отошла от него далеко-далеко, уступив место ночи, матери всех темных мыслей, и ночь окружила его со всех сторон, и снова, о, снова пришли они, те жестокие мысли, которые мучили его в последние дни, и Авирон спрашивал себя: «Неужели семя моего брата всходит в моей душе и цветет и дает плод?..»
Авирон сравнивал два свои настроения при исполнении воли одного и того же бога: одно, с которым он убивал человека, и другое, с которым трудился сегодня в куще приношения. Если тогда на душе было темно и она рвалась на части от сознания бесповоротности поступка, то сегодня на душе было тихо и хотелось молиться…