“- Ефим Матвеевич, мне кажется, Вы торопитесь. Подождите, пожалуйста, пока сделка закончится. Потом уж будете делить наследство между родными и договариваться с его распорядительницей”, - рассудительно сказала она.
“- Да, да, Вы как всегда правы. Но есть один деликатный момент, Алекс, который нам необходимо обсудить заранее, чтобы потом не возникало никаких двусмысленностей и недопонимания”, - запинаясь, но между тем настойчиво проговорил он, прокашлявшись.
“- Я Вас внимательно слушаю. Хотя погодите - налейта-ка мне еще, пожалуйста, вина”, - слегка заплетающимся языком проговорила она. Пригубив, она откинулась в кресле, приготовясь выслушать его условия. Но не тут-то было. Гость уже давно вышел за рамки отведенного регламента, но все никак не решался перейти к главному. Они проговорили о всякой всячине еще где-то с полчаса, допив бутылку бордо. Ефим Матвеевич оказался весьма интересным собеседником, и, разговаривая с ним о его молодости, шабашках на границе с Финляндией, на которые он подвизался во время простоев в институте, чтобы прокормить семью с новорожденной дочкой, Саша как-то оттаяла душой и уже менее враждебно смотрела на этого пожившего, опытного человека. Ей даже на какое-то мгновение пришла в голову мысль, что он очень похож на ее отца - такого же сумасшедшего еврейского папашу, готового на все для любимой доченьки. Вот только в последние годы отец, как и мать, состарившись, замкнулись друг на друге, да и вообще давно уже, похоже, перестали ее воспринимать как своего ребенка. Скорее наоборот - она стала для них строгой родительницей, и если бы не их отъезд, была бы полностью погружена в решение их каждодневных бытовых и медицинских проблем. Она и так активно им помогала - но все-таки это было теперь дистанционно. Наконец, набравшись смелости, Ефим Матвеевич перестал ходить вокруг да около, и не без волнения, прочистив горло и как-то жалко поиграв обвисшим кадыком, изрек, не решаясь поднять на нее глаза:
“- Алекс, я недаром попросил Вашего разрешения использовать это новое имя, чтобы Вы смогли почувствовать себя другим человеком - с позволения сказать, не скованным житейскими условностями. Как я уже сказал, не думаю, что смогу жить с Вами как муж с женой, но вместе с тем, я хотел бы делить с Вами ложе, знаете ли, в старости так подступает могильный холод, никак не могу согреться. Не сочтите меня извращенцем! Вы мне, правда, очень нравитесь, это моя так сказать последняя, лебединая песня. Но я понимаю, что стар и физически немощен, а Вы женщина еще хоть куда...” Воцарилось молчание, прерываемое только порывами ветра за окном. Ей на секунду показалось, что метель ворвалась в комнату, пробившись сквозь толстые каменные стены и добротные тройные рамы. Несмотря на изрядное количество выпитого вина ее бил озноб, хотя, что уж такого страшного ей предложили? Всего лишь материальное благополучие и гарантированное будущее ее детям в обмен на некоторое неудобство. Хотя можно ли это назвать “некоторым неудобством”? От одной мысли о том, что с ней в одной постели годами будет находиться это существо, со своим неприятным, чужим запахом, старческой кожей... Б-рр, она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, но внешне непоколебимая, вежливая, она церемонно поднялась, протянув ему старомодно ручку для поцелуя (именно такая мизансцена показалась ей наиболее уместной в данных обстоятельствах):
“- Ефим Матвеевич, я благодарна Вам за откровенность. Мне надо подумать”, - наконец произнесла она, медленно роняя слова. “А сейчас, если позволите, я бы хотела остаться одна.”
“- Конечно, конечно, Вам надо отдохнуть. Я пришлю за Вами машину к 6 утра.”
“- А я успею в аэропорт?”, - буднично спросила она, забрав у него свою руку и, чувствуя, что основательно опьянела.
“- Да, мы должны успеть. В это время до Пулково можно доехать за каких-то 20 минут.” Она обратила внимание на это “мы”, но не нашла в себе сил переспрашивать. Глаза ее слипались. С трудом встав и добравшись до постели, она ничком упала на нее, провалившись в глубокий сон без сновидений, так и не убедившись в том, ушел ли гость.
Саша проснулась от звонка: консьержка заспанным голосом сообщила ей, что такси ожидает ее у парадной, и что ей желают счастливого пути и благодарят за выбор их отеля. Она сорвалась с постели и как заведенная, за 10 минут умудрилась умыться, одеться, собраться и спуститься вниз. Вещи донес давешний услужливый портье, она сунула в его ладонь пару сотенных купюр. Он помог загрузить вещи в багажник и открыл перед ней заднюю дверь. Алекс юркнула внутрь, забросив рядом с собой на сиденье тяжеленный кейс. С облегчением убедившись в том, что она единственный пассажир шикарного авто (кажется опять ягуара), она уснула, укутавшись в шубу и уткнув нос в ее пушистый ворот.