“- М-м, а надолго это? Ну, сколько времени тебе надо, чтоб замок починить?”, - с сомнением в голосе спросила она, не хотя быть невежливой и отвергать бескорыстную Витькину помощь, тем более, что гость ее никак в этом диалоге участия принимать не собирался, как видно и в починке замка тоже.
“- Да нет, c полчаса, не больше. Да вы на меня внимания не обращайте!”, - сказал он, адресуясь по большей части к молчаливому гостю. “Извините, что от обеда отвлек”.
“- А ты сам?”
“- Нет спасибо, Саша, я позавтракал часа 2 назад, опять до утра в компе просидел, так что продолжайте, я быстро.”
Cаша развернулась, поняв что ремонта избежать не удастся, и прикрыла дверь на кухню, чувствуя себя ужасно неудобно перед обоими. Да и что он Костику теперь расскажет? Хотя это опасение скорее было надуманным. Витька иногда поступал и говорил так, будто был не пацаном 17 лет, а зрелым мужчиной ее лет. Так что вряд ли он растрепет ребенку о похождениях его “беспутной” матери. Присев за стол, она увидела, что в ее отсутствие гость успел приложиться к разнообразным закускам. Красное вино, разлитое по бокалам, однако, оставалось нетронутым.
“- Ну, давай выпьем за нас!”, - с преувеличенным энтузиазмом предложила она, поднимая бокал.
“- За хозяйку этого дома!”, - торжественно поддержал ее Михаил, слегка пригубив вино.
“- Вот, салатик возьми”, - засуетилась она, подавшись к нему с салатницей.
“- Саш, у меня пост сейчас. А он с рыбой и яйцами”, - остановил он ее порыв.
“- А-а, я пожалуй себе тогда положу. Жаль, я не знала. А что же ты сразу не сказал? Но вот сыр, оливки - это постное, наверное. Может - ну я не знаю - гречневую кашу сварить или картошку?”, - Саша недоумевала, почему он тогда сразу не остановил ее кулинарный порыв. Опять только зря время потеряли! Хотя... Тогда Витька бы прервал их в еще более неподходящий момент.
“- Саш, да не беспокойся ты, я тут уже всего по-немногу похватал. Я много не ем, мне и готовить-то некогда и некому. Так что Бог с ним совсем. А надолго он, слесарь этот?”, - спросил он, ободряюще потрепав ее по щеке, перегнувшись к ней через стол. От этого движения бутылка опрокинулась, и вино залило белоснежную скатерть, и, о ужас! - ее новое платье, бежевое, от Mussimo Dutti, а оно ведь так ей шло! Саша инстинктивно отпрыгнула и теперь растерянно смотрела, как вино безобразным пятном разливается по столу, капает на пол. Ей на секунду стало нехорошо, вино показалось ей кровью, и еще возникло стойкое ощущение, что это с ней уже когда-то было.
“- Сашенька, прости меня, дурака! Сиди - я все сам уберу, платье солью посыпь. Вот так!”
Она автоматически выполняла все его команды, даже не стала сопротивляться, когда он стянул с нее платье - и это при незакрытой до конца двери и при Витьке, все еще ковыряющемся в дверном замке. Саша вовсе даже не сердилась - просто жалко было потраченных усилий. Все зря, ничего у них не получается! Даже толком посидеть-выпить-поговорить и то никак. Но все же она была еще полна решимости пройти до логического завершения этого не самого удачного в ее жизни свидания. В конце концов - она же живой человек! Даже сильно напрягая память, ей не удалось вспомнить, когда ж это у нее последний раз случился секс. И это в 39 лет, что дальше-то будет? Может тогда сразу лучше - на кладбище, вернее в это унылое место под названием “колумбарий”. Благо, неподалеку, да и местечко для нее там, в этом колумбарии найдется. Бабушка с прабабушкой там захоронены, вот только как-то это не по традиции, ведь после кремации тела ни о каком воскресении и речи быть не может?! Хотя - кто теперь верит в это, да и места где на всех найдешь. При жизни-то мирно ужиться не можем, а если еще и мертвые воскреснут - тогда что?
В отрочестве она довольно часто ходила гулять на это старинное кладбище, посещая как место упокоения своей бабушки, так его старинную часть с могилами всяких знаменитостей - от Салтычихи до декабристов, да еще с этими странными памятниками в виде обрубленных деревьев. Потом, будучи уже студенткой истфака, она узнала, что это были масонские надгробия. А тогда в 13-14 лет они производили на нее впечатление чего-то пугающе таинственного, тогда как плачущие мраморные ангелы наводили тоску. На одном из таких торжественных надгробий она во время очередной из своих одиноких прогулок, с трудом разбирая полустертый от времени текст, прочла: “Приидет день, когда мертвые услышат глас сына Божия, и услышавши его, оживут”. Как все советские подростки в ее окружении, она росла атеисткой, и ей эти строки показались скорее мрачным пророчеством, нежели светлой вестью о воскресении. Ноздреватый снег подмерз после недавно ударивших в тот давний весенний день заморозков, она натянула капюшон своей куртки, и поспешила к выходу. Кладбище закрывалось через какие-то минуты, и она вдруг испугалась, что не успеет и, не помня себя от внезапно накатившей волны ужаса, побежала к выходу. Даже сейчас, спустя 25 лет она кожей вспомнила тот противный, липкий пот, покрывший ее, несмотря на мороз. Она встряхнула головой, чтобы отогнать неприятное воспоминание.