Дмитрий Кашканов
АВЛУГА
АВЛУГА – серебристые лошадки...
От автора
Сейчас для молодых людей эта аббревиатура уже не значит ничего, как, например, ОСОАВИАХИМ для школьников 70-х. Но в те годы, когда мальчики еще хотели быть летчиками, а не бандитами и не банкирами, возможность сразу после школы поступить в летное училище и по его окончании летать на реактивном современном Як-40 представлялась поистине заоблачной удачей, надежным вкладом в достижение жизненного успеха. Мальчики и их родители старались как умели. Абитуриенты выкладывались на 150 процентов, бегая по утрам, подтягиваясь и отжимаясь, штудируя математику и физику. Родители, кто мог, вкладывались на тысячи рублей, искали тайные ходы и полезных знакомых, вталкивая своих чад в тесную касту причастных небу. Конкурс более ста человек на место был ежегодной нормой и он не отпугивал, а подстегивал. После экзаменов будущие курсанты собирали чемоданы с учебниками, а неудачники ворчали про взятки, волосатые лапы и собирали сведения о родах войск.
И вот, пройдя все мелкие решета и сита отборочных комиссий, оставшись по одному из ста претендентов, гордые своей избранностью, немного заносчивые и необтертые жизнью вчерашние мамины-папины сыновья и сыночки попадали в Бурсу. Здесь, в странном симбиозе караульной службы и студенческой вольницы ковались будущие вторые пилоты и командиры для лайнеров на бесчисленные маршруты тогдашнего, совсем еще не коммерческого народного могучего Аэрофлота.
Дело было серьезное и новое, широкое и емкое. На орбитах АВЛУГА просторно вращались и находили массу возможностей для реализации своих устремлений энтузиасты и проходимцы, рафинированные профессионалы и отчаянные балбесы. При этом, хоть хороших людей оказывалось в разы больше, отдельные идиоты, как обычно, проявляли себя куда заметнее. Иногда их влияние на авлуговскую жизнь было настолько яркое и выпуклое, что казалось, чаша терпения вот-вот переполнится. Но всегда спасали ясное осознание цели и чувство юмора, позволявшие, сквозь тюлевую завесу глупостей и ошибок видеть в окне будущей судьбы синее небо и сверкающий на солнце белый лайнер, стремительно уходящий ввысь.
Все вышесказанное звучит несколько избыточно пафосно. Трудно обойтись без высокого стиля, вспоминая, как наша тогдашняя страна выделяла колоссальные финансовые, материальные и людские ресурсы для обучения, воспитания и тренировки тех, кто своим трудом связал бы ее огромные территории в единое производственное, социальное и культурное пространство. Те советские планы оправдались и через четыре года первые выпускники начали заполнять призывно пустующие строчки в штатных расписаниях отрядов и авиаэскадрилий.
С распадом страны исчезло и ее успешное детище. Рассыпался и Аэрофлот на множество мелких осколков...
Но сейчас не об этом. Сейчас об удивительном месте на карте СССР – АВЛУГА.
Итак, начало 80-х.
КОЗЕЛ В ШИНЕЛИ.
Рассказывали, что на заре создания Актюбинского летного училища, курсанты, недовольные военными порядками, насаждавшимися в гражданском ВУЗе военной кафедрой и оргстроевым отделом, выразили свое несогласие весьма оригинальным и злым способом. Где-то в степи нашли дохлого замерзшего козла, надели на него раздобытую офицерскую шинель и подвесили несчастного за шею на длинной веревке перед окнами ОСО[1]. Труп козла болтался на зимнем ветру, ударяясь в стену дома и грозя разбить стекло в окне.
Начальник ОСО был в ярости. Смотреть в окно было невозможно, но, как на зло, так и тянуло взглянуть в замерзшие козлиные глаза и бесовскую желтозубую ухмылочку.
Снимать козла с веревки никто из курсантов не соглашался. Оправдывались тем, что брезговали или боялись. Пришлось приказать молодому капитану снять и раздеть козла.
ГОРЬКАЯ ЗАДНИЦА.
Капитан Горький Алексей Алексеич, в отличие от своего известного однофамильца, жил мелко. Развлекался тем, что устраивал засады на курсантов и с удовольствием передавал в деканат списки кандидатов на отчисление.
К счастью курсантов, капитан был слаб на халяву, наверно даже более многих. И однажды поплатился за свою слабость долгой отсрочкой от присвоения майора.
Однажды старшекурсники под благовидным предлогом предложили Горькому выпить горькой. Капитан не устоял, и в теплой кампании накачали бедного до полусмерти. Потом попросили приглашенную на празднество даму заголить попу, прижали счастливую морду пьяного капитана к теплой ягодице и сфотографировали натюрморт.
Наутро Горький начисто забыл все события предыдущего вечера. Но курсанты не забыли. Фотография круглой белой попы и пьяного капитана, напечатанная в большом количестве экземпляров, попала и начальнику военной кафедры, и начальнику ОСО, и начальнику училища.
С кем пил Горький не помнил, но, как и все офицеры, был возмущен наглостью распоясавшихся курсантов, хотя, к слову сказать, на фотографии была дамская попа, а вовсе не волосатая курсантская задница.
Неудачливого капитана на три года отстранили от присвоения очередного звания и дали ему майора только тогда, когда в быстро обновляющемся коллективе училища уже почти никто не помнил про старый инцидент.
ВЕДРО И МОЛОТОК.
Большой Тренажерный Центр училища располагался в здании, одна из кирпичных стен которого выходила на плац – место ежедневных построений курсантских рот. Плац был окружен щитами, разрисованными марширующими солдатами и призывами крепить обороноспособность страны Советов. А вот обширная серая кирпичная поверхность не несла никакой агитационно-идеологической нагрузки.
Замполит училища придумал как устранить недочет.
На пустую стену решили повесить пару плакатов с самолетами и речениями великих, дабы курсант помнил, зачем он здесь и учился бы, учился и учился. Художники в Подвале[2] за неделю изготовили нетленку на здоровенных два на четыре метра обитых оцинковкой щитах. В погожий осенний день, используя все наличные физические силы, пахнущую свежей краской агитацию торжественно вынесли и поставили перед стеной тренажерного корпуса. Все, кто был крепок и ловок, залезли на крышу и приготовились поднимать и укреплять щиты на постоянное место. Руководящим «левее-правее, выше-ниже» поставили второкурсника по кличке Ведро. Ведро справился со своей задачей просто блестяще. Произведения подвальных мастеров агитпропа висели в нужном месте и абсолютно ровно, а вот бедному Ведру за его очень важный труд отплатили черной неблагодарностью.
Когда работа закончилась, те, кто трудился на крыше, собрались уходить. Инструменты, оставшиеся гвозди и прочий крепеж сложили в полиэтиленовые пакеты и с высоты каких-то пяти метров решили бросить координатору, мол, стоял там внизу, бездельничал, пусть хоть сумки в Подвал отнесет.
Операция передачи ценностей проходила следующим образом.
Руководитель Подвала третьекурсник Гордей, свесившись с кирпичного невысокого парапета на крыше, прицеливался в преданно вытянутые руки. По команде «Лови» очередной пакет или сумка летели вниз, где их ловко хватал Ведро. Очень скоро все мешочки аккуратно лежали на асфальте. Осталось передать молоток.
Гордей прицелился особенно тщательно. Ведро вытянул вверх руки и развел ладошки.
«Лови!», молоток ровно, рукояткой вверх, полетел прямо в руки принимающего. Но тут, то ли усталость сказалась, то ли молоток, благодаря своему аэродинамическому совершенству летел быстрее чем предыдущие кульки с гвоздями, но ладони Ведра сомкнулись уже в тот момент, когда молоток их прошел и стремительно приближался ко лбу своей жертвы. Раздался глухой «Тук» и бедолага, раскинув ненужные уже руки, рухнул плашмя рядом с инструментами, гвоздями и веревками.
У Гордея похолодело все внутри, – "Человека убил... Отчислят, и черт с ним! Это же убийство, пусть непреднамеренное! Какая разница, намеренное – не намеренное! Ведь, человека убил..." – Достаточно крупный Гордей за полминуты оббежал крышу, спустился по пожарной лестнице и подлетел к лежащему навзничь товарищу.
2
Подвал – просторная мастерская авиамоделистов и художников-оформителей, располагавшаяся а сухом теплом подвальном помещении.