Мамедгулузаде Джалил
Авось и возвратят
Джалил Мамедгулузаде
АВОСЬ И ВОЗВРАТЯТ
В Баку я провел два летних сезона.
Каждому известно, что летом усидеть дома невозможно и потому всякий спешит на бульвар.
И я, подобно другим живым существам, ежедневно выходил на прогулку, спасаясь от невыносимой бакинской жары дуно-вением свежего морского ветерка.
И каждый раз, гуляя по бульвару, я оглядывался по сторо-нам в надежде встретить знакомого и в мирной беседе убить с ним время. По вечерам из-за разных дамочек невозможно ни гулять, ни сидеть, и я выходил на бульвар днем, разгуливал себе свободно, а к вечеру возвращался домой, потому что у меня, право, нет никакого настроения проводить время с дама-ми в садах и на бульварах.
А днем я мог встретить на бульваре только таких, как я, литераторов или работников театра.
Годков этак пять тому назад, гуляя в жаркие летние дни по бакинскому бульвару, я часто наблюдал такую любопытную сцену: в одном из укромных уголков бульвара, ближе к набе-режной, сидели под деревом четверо мусульман. Обычно один из них держал в руках развернутую газету и читал, а осталь-ные, внимательно слушали. Одно обстоятельство казалось мне, однако, несколько странным: точно провинившиеся в чем-то, они постоянно оглядывались по сторонам, не то чего-то опа-саясь, не то ожидая кого-то.
В конце концов все разъяснилось, я с ними познакомился, узнал их близко и стал их собеседником. А случилось это вот как.
Однажды (я даже в точности помню - это было двенадца-того июня тысяча девятьсот двадцать третьего года) я искал по какому-то делу известного азербайджанского артиста Балакадаша, игравшего в сатирагиттеатре. Я заходил к нему домой, но не застал и отправился на бульвар, надеясь случайно встретить его там.
Гуляющих было мало, так как время было рабочее. Я про-шелся по берегу моря и повернул к Трамвайной улице. Еще издали я заметил этих четырех, сидевших, как всегда, в сторонке.
Говоря откровенно, они были мне несколько подозрительны, и я хотел было повернуть обратно, но увидел в конце бульвара Балакадаша, который шел мне навстречу.
После обычных приветствий я обратил внимание Балака-даша, коренного бакинца, на эту четверку и спросил, не знает ли он их. Балакадаш посмотрел в их сторону и стал смеяться:
- Ага, дядя Молла! Вот прекрасный случай... Идем к ним.
- Не пойду! - решительно возразил я.
Балакадаш с удивлением посмотрел на меня и продолжал:
- Клянусь твоей жизнью, это такая интересная публика, что ты обязательно должен с ними познакомиться.
Я не хотел было соглашаться, но мой друг так настойчиво тянул меня за руку, что я уступил, и мы направились в ту сто-рону. Один из сидевших встал и окликнул Балакадаша, мы подошли, поздоровались. Они поднялись все и предложили нам сесть. Сели. Балакадаш представил меня:
- Это мой хороший старый приятель, дядя Молла-Насреддин, - сказал он, конечно, вы не раз читали его юмористи-ческий журнал, читали, смеясь и, читая, смеялись.
Все они внимательно разглядывали меня и поддакивали Балакадашу.
После этого Балакадаш повернулся ко мне и стал рассказы-вать о каждом из наших собеседников:
- Дядя Молла! Ты сам посуди о превратности и коварстве судьбы-изменницы. Всего несколько лет тому назад эти самые наши друзья миллион-два за деньги не считали, а теперь... от аллаха не скрыто, от тебя незачем скрывать... а теперь совет-ская власть поставила их в такое положение, что у них нет де-нег даже на папиросы. Эх, судьба неверная!
Затем Балакадаш стал знакомить меня с каждым из этих "несчастных" в отдельности.
Из его рассказа выяснилось следующее: один из них - Гаджи-Хасад имел до Октябрьской революции четырнадцать караван-сараев и сто тридцать семь строений; все это имущест-во отобрано правительством, обрекшим старика на полуголод-ное существование.
- Сидящий с ним рядом - сабунчинец Умидбеков. Навер-ное, ты про него слышал, всякий его знал; в прежнее время от одних только нефтяных источников он имел годового дохода полмиллиона рублей.
Вот этот молодой человек с газетой - сын знаменитого миллионера-мукомола Талафхан-бека. Должно быть, и о нем ты слышал. Во всех крупных городах России работали его мель-ницы, кроме того, он имел еще несколько пароходов. Я сам ви-дел эти пароходы, плавающие и теперь вот в этом самом море.
А этот, что сидит со мной рядом, - мой старый приятель, гянджинский помещик Гаджи-Султан. В николаевские времена он прогремел по всей России. Градоначальнику Мартынову он как-то влепил на улице такую пощечину, что эхо ее дошло до самого Петербурга, а все-таки никто тогда не посмел тронуть Гаджи-Султанагу; да не может быть, чтоб ты об этом не слы-шал...
Окончив представления, Балакадаш наклонился к одному из них и таинственно прошептал:
- Гаджи-Хасадага, ни одной минуты не задумывайтесь... Клянусь вашей головой! Не сумеют сохранить, все вернут...
Я спросил Балакадаша, кто не сумеет сохранить и что имен-но вернут?
- Дядя Молла, сегодня какое число? - спросил мой друг, артист. Двенадцатое?.. Запомни это, но пусть останется между нами (он понизил голос), у "друзей" дела плохи, англи-чане опять взяли Чичерина за ворот и говорят или уплати долги, или уйди с дороги.
Я заметил, что мои новые знакомые от души радуются сооб-щениям Балакадаша.
Я молчал, потому что не знал людей, с которыми только что познакомился.
Балакадаш продолжал, обращаясь к ним:
- Талафхан-бекзаде, похоже на то, что у тебя есть какие-то новости, ты слишком углубился в газету. Если нашел что-нибудь интересное, прочитай нам, а насчет дяди Моллы не сомневайся...
Сын Талафхан-бека воровски огляделся вокруг и тихо спро-сил меня:
- Дядя Молла! Слышал последнюю новость?
- Какую новость? - спросил я.
- Как же! О ноте английского правительства Москве ниче-го не слыхал?
- Нет, я ничего не слыхал.
Сын Талафхан-бека опять посмотрел вокруг и вынул из кар-мана потрепанную газету. Я пригляделся и узнал выходящую в Баку газету "Бакинский рабочий".
Балакадаш наклонился к Талафхан-бекзаде и тихо сказал:
- Да не бойся, никого нет, почитай - послушаем.
Талафхан-бекзаде принялся читать. Вот что было напечата-но в газете: