"На запрос депутата лейбористской партии в английском парламенте о том, каковы в данный момент англо-советские от-ношения, лорд Керзон ответил, что ввиду отказа советского правительства от разрешения вопроса о царских долгах, на-дежд на улучшение англо-советских отношений не имеется.
Слушатели радостно воскликнули:
- Видите? Послушайте, ей-богу, долго не протянется. Балакадаш, привыкший к сценическим позам, обратился к сидящим и патетически воскликнул:
- Вот я назначаю срок: да середины осени, дальше не до-тянут.
Все шепотом подтвердили:
- Иншаллах! Иншаллах!
Посидев с полчаса и побеседовав на те же темы, мы рас-прощались со словами: "Иншаллах, иншаллах".
Вот таким образом я познакомился с этими четырьмя контр-революционерами. Они знали, что советское правительство отобрало у моей жены четыре тысячи десятин поливной земли и потому считали меня товарищем по несчастью, ничего от меня не скрывали и сообщали все сенсационные новости.
Встречая меня на бульваре, они всячески выражали мне свои симпатии, усаживали рядом и заводили беседу.
Я не могу сказать, чтобы общество этих четырех господ было особенно мне приятно, но я не мог отказать себе в развлечении послушать "сенсации" вроде тех, что польские войска перешли советскую границу и захватили несколько городов; английские суда вошли в порт Архангельск; правительства Антанты начали блокаду Советского Союза; в самой Москве неурядицы и тай-ные волнения...
Однажды эта компания, встретив меня на бульваре, пригла-сила посидеть с ними.
- Ну что, дядя Молла? Нет ли у тебя каких-нибудь ново-стей?
Я отвечал, что, кроме газетных, никаких новостей не знаю.
Умидбеков хотел что-то сказать, но, осмотревшись вокруг, прикусил язык: в это время проходило несколько школьников. Когда школьники удалились, Умидбеков еще раз посмотрел по сторонам и спросил:
- Дядя Молла, неужели, читая эти газеты, ты не находишь в них никаких намеков?
- Я не понимаю, о чем ты говоришь... - ответил я.
Умидбеков достал из кармана помятую газету, все тот же "Бакинский рабочий", и прочел:
"Начальник Азнефти Серебровский выезжает в Америку для закупки усовершенствованных бурильных станков".
Я сказал, что никаких намеков в этом сообщении не вижу. Умидбеков рассмеялся и стал объяснять мне:
- Дядя Молла, Серебровский не за станками едет в Аме-рику, а для продажи бакинских нефтяных источников амери-канскому миллионеру Рокфеллеру.
Остальные три собеседника подтвердили толкование Умидбекова и спросили меня:
- Что ты думаешь об этом?
- Ничего не думаю, - ответил я.
Никак не могу забыть последнюю встречу с обиженными судьбой четырьмя моими собеседниками.
Выйдя однажды прогуляться по бульвару, я опять встретил Балакадаша. Побродив по центральной аллее, мы хотели было присесть отдохнуть, но тут заметили своих знакомых "полити-ков": они сидели в сторонке и тихо между собой беседовали.
Балакадаш расхохотался и стал тянуть меня к ним. Я с удовольствием подчинился ему.
Пошли. Как всегда, любезно поздоровались и после взаим-ных приветствий уселись. На сегодня у них были такие сенса-ции: во-первых, лорд Керзон предъявил Чичерину новый ульти-матум, во-вторых, английские военные суда появились около Батума, и можно думать, что на днях начнется бомбардировка города, население которого бежит в Турцию.
Побеседовав на эти и подобные темы, я встал, за мной поднялся Балакадаш, и мы стали прощаться. Тут-то Гаджи-Хасадага, пожимая мне руку, сказал:
- Эх, аллах милостив, авось и возвратят!
Эти слова Гаджи-Хасадаги остались у меня в памяти.
Распрощавшись с четырьмя нашими друзьями, мы свернул и
на главную аллею. Балакадаш, привыкший на сцене петь и
плясать, тут же, на глазах прохожих, стал прищелкивать паль-цами и, танцуя, приговаривать:
- Авось и возвратят, авось и возвратят! Смеясь, мы вышли с бульвара и простились у парапета. Вдруг Балакадаш окликнул меня, и, когда я обернулся, этот бессовестный малый еще раз крикнул:
- Авось и возвратят...
Я улыбнулся и пошел домой.
Послесловие
Я уже начинаю терять надежду... И многие из подобных мне ее потеряли и потихоньку начинают подыскивать какое-нибудь подходящее занятие...
А было время, когда я и мои четверо знакомых каждый день, каждый час прислушивались к чему-то, ожидая, что волей слу-чая четыре тысячи десятин поливной земли вернутся к моей же-не, а моим четырем друзьям возвратят их миллионное имуще-ство и нефтяные источники.
Ждали, ждали и ничего не дождались.
Ежедневно встречались, беседовали, копались в газетных сообщениях, чтобы найти хоть какой-нибудь скрытый намек. Расспрашивали приезжавших из Европы или из Турции, ждали, что кто-то придет и разрешит наши вопросы.
И в самом деле, где же справедливость?
Конфисковать у Ага-бека или Джангир-хана все десять тысяч десятин и не вернуть им хотя бы по тысяче десятин? Или отобрать у Мусы Нагиева двести тридцать семь великолепных зданий и не возвратить его наследнику хотя бы пять-десять домов, чтобы этот бедняжка не срамился перед народом и не вынужден был заниматься непривычным для него трудом?
Одним словом, мы часто сходились, я и мои знакомые, бе-седовали, делились своим горем, утешали друг друга и всегда при прощании обнадеживали себя, что, иншаллах, дождемся лучших дней, иншаллах, дело повернется так, что может быть, и вернут наше имущество...
- Авось и возвратят!
Вот слова, которые не сходили с наших уст.
* * *
А теперь... теперь советская власть прочно укрепилась, а я и четыре бывших богача - мои приятели - потеряли все на-дежды.
Поэты, вроде Вахида, написали стихи о возврате старым
владельцам четырех тысяч десятин поливной земли, ста семнадцати строений, четырнадцати пароходов и нефтяных про-мыслов; композиторы положили их на музыку, и в каждом клубе, на свадьбах, на собраниях музыканты играют, а певцы поют:
Авось и возвратят, Авось и возвратят!
А молодежь прищелкивает пальцами в такт.
1926