— Это, — сказал Генри. — Я создавал на протяжении последних семи лет. Выкопал вручную, лопата за лопатой.
Все четыре комнаты выходили к небольшой лестнице. Там было единственное место, освещенное солнцем, лучи которого падали сверху. Та самая лестница, по которой, я только слышал, Генри спускался и поднимался, спускался и поднимался бесчисленное множество раз. Мы подошли к бутафорской, под дерево, двери, через щели которой пробивался солнечный свет. Когда он открыл дверь, я с удивлением обнаружил, что мы оказались в маленькой хижине. Скромная меблировка, дровяная печь, ковер и кровать. Здесь Генри надел очки с темными стеклами, и мы вышли наружу. Только теперь я оценил гениальность его замысла, когда увидел, что снаружи его дом замаскирован под одинокую скромную хижину на лесистом склоне холма.
— Пойдем? — спросил Генри.
Так у Авраама Линкольна появилась школа, о которой он мечтал.
Следующие четыре недели, каждое утро, Эйб и Генри поднимались по лестнице в фальшивую хижину. Каждый день Генри учил его находить и побеждать вампиров.
Каждую ночь теория укреплялась практикой, когда Генри заставлял Эйба искать его в темноте.
Прошло время чеснока и фляг со святой водой. Прошло время ножей. Мне остались только мой топор, мои колья и моя смекалка. Последнее Генри считал первостепенным и все время развивал — учил скрываться от звериного чутья вампиров. Как обернуть их стремительность себе на пользу. Как заставить их выйти из укрытия и как убивать, не рискуя при этом конечностями (и шеей). Но из всех уроков Генри самыми важными были те, на которых мы пытались убить друг друга. Сперва я был обескуражен его стремительностью и силой — мне казалось, я никогда не смогу одолеть подобное существо. Со временем, однако, я обнаружил, что ему нужно все больше и больше времени, чтобы победить меня. Я даже научился пригибаться от неожиданного удара. Вскоре, для меня не составляло труда побеждать его три раза из десяти.
— Я чувствую себя очень странно, — сказал Генри одной ночью, когда Эйб в очередной раз пригвоздил его. — Я чувствую себя как кролик, который взял лису в ученики.
Эйб улыбнулся.
— А я — как мышь, которую учит кошка.
Наступила ранняя осень, с ней пришел и конец пребывания Эйба в доме Генри. Они стояли снаружи фальшивой хижины и смотрели на рассвет, Генри был в темных очках, Эйб — с вещами и едой в дальнюю дорогу. Прошло уже несколько недель, как он должен был вернуться в Литтл Пайджен Крик, где отец, наверняка, задаст ему головомойку за то, что не заработал денег.
Генри, однако, решил это исправить и дал мне двадцать пять долларов, на пять больше, чем я обещал отцу. Естественно, моя гордость требовала отказаться от такого подарка. Естественно, гордость Генри требовала, чтобы я принял их. Я принял их и поблагодарил его. Было много, чего я хотел сказать ему в тот момент: о его доброте и гостеприимстве. Сказать спасибо, что спас мне жизнь. И что научил, как сохранить ее в будущем. Еще я думал извиниться за жесткость, с которой осудил его поначалу. Однако Генри не пожелал слушать, протянул руку и сказал:
— Просто скажем друг другу «прощай», и ничего больше.
Мы пожали руки, и я пошел. Но остался еще один вопрос, который я так и не успел задать. Который не давал мне покоя со времени нашей первой встречи. Я повернулся к нему:
— Генри… что ты делал на реке той ночью?
Он сделался непривычно суровым, когда услышал это. За все время, что пробыл здесь, я никогда не видел его таким.
— Нет ничего достойного в том, чтобы похищать спящих детей из кровати, — сказал он. — И убивать невинных. Я дал тебе достаточно, чтобы покарать всех, кто занимается этим… со временем я дам тебе их имена.
После этого он повернулся и пошел назад, к своей хижине.
— Не суди обо всех одинаково, Авраам. Быть может, все мы заслуживаем ада, но некоторые заслуживают его раньше остальных.
4. Правда слишком опасна
Скорее Самодержец Всероссийский отречется от престола
и провозгласит свою страну свободной республикой,
чем наши волюнтаристы откажутся от рабов.
Авраам Линкольн, письмо Джорджу Робертсону
15 августа, 1855.
Моя дорогая сестра покинула нас…
В 1826- м Сара Линкольн вышла замуж за их соседа по Литтл Пайджен Крик, Аарона Ригсби, шестью годами старше ее. Они выстроили хижину неподалеку от мест проживания обеих семей, а уже через девять месяцев объявили, что ждут ребенка. Немного времени спустя, 20 января 1828-го, начались схватки, во время которых Сара потеряла слишком много крови. Аарон не позвал на помощь и попытался сам спасти ребенка, кроме того, он боялся оставить жену в одиночестве. Когда он осознал, насколько серьезна ситуация, звать доктора не имело смысла.
Саре было двадцать лет. Ее и ее мертворожденного ребенка похоронили вместе на Литтл-Пайджнском кладбище баптистской церкви. Узнав об этом, Эйб рыдал безудержно. Так, словно еще раз потерял мать. А когда он узнал о роковых колебаниях шурина, к горю прибавилась ярость.
Дрянной сукин сын был здесь, когда она умирала. Я никогда не прощу его.
«Никогда» продлилось шесть лет. Аарон Григсби умер в 1831-м.
К тому времени, как Аврааму Линкольну исполнилось девятнадцать, все страницы его журнала были заполнены (чем ближе к концу, тем мельче становились буквы). Журнал охватил семь лет его жизни. Презрительными фразами в адрес отца. Ненавистью к вампирам. Первые битвы с ходящими мертвецами.
Еще между страниц остались вложенными шестнадцать писем. Первое получено через месяц после его возвращения в Литтл Пайджен Крик.
Дорогой Авраам,
Уверен, это обрадует тебя. Ниже будет названо имя того, кто заслужил скорое прощание с миром. Ты найдешь его в городе Райзинг Сан — в трех днях пути вверх по реке от Луисвилля. Ты не должен понимать это письмо как побуждение к действию. Выбор всегда остается за тобой. Я лишь хочу дать тебе возможность продолжить поиски и, по мере возможности, оказать посильную помощь в борьбе со злом, но не сомневаюсь, что ты примешь все меры для воцарения справедливости.
Ниже имя, Силиас Уильямс, и слово «сапожник». Письмо подписано литерой Г. Эйб отправился в Райзинг Сан через неделю, сказав отцу, что едет в Луисвилль искать работу.
Я предполагал найти местных жителей страдающими от чумы, моровой язвы или чего-то подобного. Однако они оказались бодрыми, а сам городок — чистым и здоровым. Я шел среди них в своем длиннополом плаще (который надел из соображений, что вид высокого незнакомца с топором посеет определенное беспокойство). Я воспользовался добротой одного прохожего и расспросил, где найти сапожника, услугами которого я намерен воспользоваться для починки изношенных туфель. Выяснилось, что цель моя — бедная лавка в пятидесяти ярдах, где я обнаружил полки, заставленные ношенной и разодранной обувью и усердно работающего бородатого человека в очках. Кроткое существо тридцати пяти лет, в лавке он был совершенно один.