— Бугай, имя — Каффа! В самом расцвете сил! Прекрасно работает в поле, и, будьте уверены, способен дать добрый выводок таких же парней с такими же крепкими спинами!
«Бугай» жаждал, чтобы его купили, стоял на вытяжку, но постоянно кланялся и улыбался, пока аукционист расписывал его прелести — и я ничем не мог помочь ему, только жалостью и чувством стыда. Весь остаток жизни… судьба следующих поколений. Все решалось в этот самый момент. Все в руках человека, которого он раньше не видел. Человека, давшего большую цену.
Как было сказано, больше двух сотен рабов должны были быть распроданы за два дня. За неделю до начала торгов их загнали в два барака, чтобы будущие покупатели могли подойти и обследовать их.
Эти осмотры включали всевозможные ощупывания и прочие унижения. Мужчины, женщины и дети, от трех до семидесяти пяти лет, голыми, были выстроены к стене. Проверка мускулов, раскрывание ртов, чтобы проверить зубы. Их заставляли ходить, нагибаться и выпрямляться, чтобы они не могли скрыть хромоту. К каждому был прикреплен лист с перечнем достоинств. Словом, делалось все, чтобы взять хорошую цену.
Хорошая цена{13} играла против рабов, чем выше она была, тем меньше было у них возможности накопить денег на выкуп, даже если кому-то из них повезло с хозяином, согласным на это.
Дурной театр! Мужчины и женщины! Дети и даже младенцы выставлены перед толпой этих так называемых джентльменов! Я видел девочку трех или четырех лет, вцепившуюся в свою мать, не понимающую, зачем ее так странно одели, зачем так тщательно отскоблили предыдущей ночью, зачем поставили на помост перед людьми, которые пишут номера и машут бумажками. И снова я поразился, сколько зла вдохнул Создатель в мир, который задумал таким прекрасным.
Если Линкольн и понимал иронию происходящего — ведь он сам привез товары для тех же плантаторов — то ничего об этом не написал.
— Джентльмены, теперь я хотел бы обратить ваше внимание на образец порядочной семьи! Бугай по имени Израэль — зубы отборного сорта, могучего телосложения. Вы не найдете лучшего сеятеля риса ни здесь, ни во всей округе! Его жена, Беатриса — силой рук и крепостью спины не уступит мужчине, однако, она достаточно искусна и для пошива одежды! Их дети — мальчик десяти или одиннадцати лет, вырастет сильным работником, как и его отец; и девочка четырех лет — с лицом, как у ангела. Вы не найдете лучшего семейного предложения!
Каждый раб выходил на продажу, не скрывая интереса, его глаза бросались на всякое предложение. Если попадался хозяин с хорошей репутацией, или тот, кто уже приобрел его родственников, он покидал помост с неким подобием удовлетворения, даже радости на лице. Но если покупатель имел вид жестокого мучителя, или сам раб знал, что никогда в жизни не увидит своих любимых, то тихая горесть на его лице была безгранична.
Один покупатель привлек мое внимание — мужчина, чей бумажник казался бездонным, а покупки — бессмысленными. Он прибыл на аукцион после начала (что уже было необычно) и приобрел дюжину рабов, не обращая внимания ни на пол, ни на их здоровье, ни на внешний вид. В действительности, его, похоже, интересовали лишь рабы, обозначенные как «уценка». Но не только поэтому он привлек мое внимание. Это был стройный человек в длинном плаще с узкой талией, ростом ниже меня (хотя тоже достаточно высок), с серой бородой, не вполне скрывающей шрам на лице, от глаза через губы к шее. У него был зонт для защиты от солнца, глаза скрыты темными очками. Если он и не был вампиром, то у них были похожие вкусы в одежде. Зачем ему это понадобилось? Зачем он купил двух пожилых, ни на что не способных женщин? А мальчик с хромой ногой? И зачем ему понадобилось такое количество рабов?
Я решил последовать за ним и все выяснить.
Двенадцать рабов шли босиком в северном направлении по грязной дороге, повторяющей контур Миссисипи. Мужчины и женщины, от четырнадцати до шестидесяти шести лет. Некоторые знали друг друга всю жизнь. Некоторые познакомились час или два назад. Каждый по талии обвязан веревкой, что соединяла его с другими рабами. Впереди процессии важно ехал их серобородый хозяин; следом — надсмотрщик, чье ружье было готово в любой момент пресечь попытки к бегству. Оба удобно расположились в седлах. Эйб внимательно держал дистанцию, благо путь пролегал через лес.
Я старался держаться в четверти мили позади. Достаточно близко, чтобы слышать карканье надсмотрщика, но достаточно далеко, чтобы острые уши вампира не слышали звук моих шагов.
Уже в сумерках они пришли на плантацию — на восемь миль севернее города и милей восточнее реки.
По виду она не отличалась от множества плантаций, которые я видел выше и ниже по Миссисипи. Кузня. Дубильня. Мельница. Склады, инструменты, ткацкие станки, амбары, конюшни и порядка двадцати пяти хижин, окружавших хозяйский дом. В каждой из хижин могло жить около дюжины негров, ночуя на грязном полу или соломенных подстилках, и где женщины всю ночь напролет могли бы заниматься шитьем или чем прочим в бледном свете факелов. На исходе дня тут все еще стоял шум, и кипела работа. Сотни мужчин, выстроившись в ряды, рыли каналы. Женщины пахали, изнемогая от жары. Между них неторопливо двигались светлокожие надсмотрщики на лошадях, и за всякое увиденное ими нарушение мгновенно следовал хлесткий удар по обнаженной спине. В центре находился господский дом. Рабы, которым «повезло» там трудиться, были, конечно, освобождены от изнуряющей полевой работы, но едва ли им было легче, поскольку их жестко пороли за всякий, самый незначительный проступок. Помимо этого, рабынь привлекали к утолению самых поразительных прихотей.
Эйб с расстояния наблюдал, как двенадцать рабов провели мимо особняка в просторный ангар, освещенный изнутри факелами и лампами. Спрятавшись за складом в двадцати ярдах, через распахнутые ворота, он видел все, что там происходило.
К ним вышел огромный негр (хозяин и надсмотрщик отправились в дом). В руках у него был хлыст, которым он обильно прошелся среди вновь прибывших, пока не построил их по линии в центре ангара. Заставил их сесть — все еще связанных между собой веревкой. Появилась мулатка, несущая в руках большую корзину (что усилило тревогу и без того полных мрачного предчувствия людей, уже наслышанных о клеймах и прочих неприятных процедурах). К их радости, в корзине оказалась еда, которую двенадцати рабам разрешили брать без ограничений. Я видел, как сияли их глаза от вида жареной свинины и кукурузных лепешек. Молока и сахарных конфет. Я видел облегчения на лицах, несколько мгновений назад напряженных в ожидании самой изощренной жестокости. Они были голодны, и у них ушло немало времени, чтобы наполнить желудки.
Эйбу стало стыдно за свое поспешное подозрение. Происходящее доказывало правоту Генри — существуют вампиры, способные к милосердию. К самоограничению. Неужели рабов купили затем, чтобы потом отпустить? Или просто, из сострадания?
Прошло полчаса с начала пирушки, когда я увидел группу людей, идущих от дома к амбару. Включая хозяина, вампира, за которым я и шел от Нового Орлеана, их было десять человек. Все разного возраста и телосложения — однако, судя по всему, люди состоятельные. Когда они подошли к ангару, огромный негр снова щелкнул кнутом, приказывая рабам подняться, и снять веревку. Мулатка смотала и сложила ее в корзину, после чего, не без поспешности, удалилась.
Белые люди собрались у входа, один из них вложил что-то в руки хозяину (какие-то бумаги — судя по всему, банкноты) и прошел к выстроившимся рабам. Я рассмотрел его и сзади, и спереди, за все время, что он ходил вдоль шеренги и осматривал негров, пока не остановился возле коренастой старухи. Он застыл в ожидании, остальные же, один за другим, вкладывали дань в руки хозяина, изучали оставшихся рабов, и останавливались у выбранного — и так, пока не закончил последний. Негры не смели смотреть по сторонам. Они стояли, головы были опущены, взгляды направлены в землю. Когда был избран девятый, осталось еще трое, и огромный негр увел их прочь, в темноту. Что случилось с ними, я не могу сказать. Но, когда они растворились во мраке, я понял, что с оставшимися здесь, в ангаре, случится что-то плохое. Что именно, я не знал. Но знал — будет ужасно.